Зеркало для невидимки - Татьяна Степанова

Катя покосилась на Марголина — казалось, тот жил сейчас только тем, что видели его глаза. Бедный, бедный мальчик, а ведь дома жена-первокурсница и первенец… Кате так и хотелось дернуть его за ухо — не спи, лейтенант, замерзнешь. Не спи и не гляди сон наяву, где так плавно в такт музыке двигаются, лаская шелк, змей, наготу бедер, эти воздушные женские ручки с перламутровым маникюром. Срывая, изничтожая все эти последние обрывки кружев, все эти уже совершенно ненужные «молнии», застежки, кнопки…

Блондинка не покинула арены даже тогда, когда снимать было уже нечего. Нет, она изогнулась дугой на своем стуле, крокодил по жесту Геворкяна открыл зубастую пасть, а змеи… Черт возьми, так, наверное, вел себя тот коварный аспид в райском саду! Одна из змей черной лентой обвилась вокруг обнаженного загорелого бедра и… Катя почувствовала, что ей жарко.

Это было непристойно. Это отдавало не сбывшимися в том раю грешными грезами, извращенными мечтами одиночества и…

— Класс! — выдохнул, точно стакан водки хватил, какой-то тип в кожанке с золотой печаткой на пальце, сидевший рядом с Катей. — Класс, в натуре! Ну-ка, дай еще финальчик, девочка!

И вот тут… Катя начала уже привыкать, что в этом цирке постоянно случается что-то необычное. Но «скандал» застал ее врасплох.

— Сука! Ах ты, тварь поганая!

По цирку прошелестел ропот удивления и негодования. Илона выпрямилась на стуле, зорко вглядываясь в сумрачный амфитеатр, откуда, заглушая Натри сию Каас, и раздался этот исступленный, хриплый и неистовый вопль.

— Сука подзаборная!

Кричала с верхнего ряда поднявшаяся в полный рост высокая и седая женщина в белых брюках и спортивной куртке. Если бы не ее искаженное дикой ненавистью и презрением лицо, более подобающее античной фурии или средневековой химере, по виду, по одежде, по прическе, по очкам в роговой оправе ее можно было бы принять за домохозяйку или за учительницу.., химии, например, или геометрии.

— Да ты что, тетка, белены объелась? — гаркнул кто-то с первых рядов. — Заткнись ты, старая дура!

— Разврат! — Женщина тыкала в манеж скрюченным пальцем. — Тварь грязная! А вы все сидите тут, слюни пускаете, на разврат этот пялитесь!

— Да выведите ее отсюда!

— Психбольная, наверное!

— Вон ее гоните!

Все сразу смешалось — музыка смолкла. Илона сжалась в комок — муж неловко и поспешно набросил на нее розовый плащ. Катя взглянула на Геворкяна, и сердце ее тревожно екнуло: у этого «индийского факира» был вид человека, которого ударили в живот ножом.

На галерку по лестнице побежали служители и возникшая точно из-под опилок билетерша тетя Кася. Женщина еще что-то хрипло кричала, плевалась…

— Я на минутку, — шепнула Катя расстроенному срывом такого зрелища Марголину и скользнула в боковой проход. Ей всегда хотелось оказаться за кулисами цирка во время представления. Но тут не было кулис — только задний, тонувший в вечерних сумерках двор, огороженный каким-то подобием брезентового шатра-навеса.

Катя увидела Илону. Все так же кутаясь в этот дешевый, розовый ацетатный шелк, точно в скомканную простыню, она стояла возле какого-то обшарпанного ящика. Мужа рядом с ней не было, а Кате вообразилось, что они начнут выяснять отношения.

Откуда-то вынырнул Игорь Дыховичный, как был в своем «подсадочном» костюме роллера. Он что-то горячо, тихо и настойчиво начал говорить Илоне. Жестикулировал, словно в чем-то убеждая. Она молча смотрела мимо него — в пустоту. Потом положила загорелую руку на плечо парнишки, тяжело оперлась на него, точно высокие каблуки отказывались ее держать.

— Да она милицию грозит вызвать. Никакая она не психическая, просто дура набитая… Пойдите, попробуйте урезонить ее, а то скандал, протокол… Мы уже Валентина попросили — он с бабами мастер толковать.

Сердитый, взволнованный разговор на ходу — мимо Кати стремглав пронеслись администратор Пал Палыч и кто-то из служителей. Катя тихонько последовала за ними. Что это еще значит? При чем тут Разгуляев?

У входа в цирк стояла та женщина — ее все же вывели из зала. Рядом — действительно Разгуляев. Он был уже одет к выходу на манеж, в свой черный костюм под «Бэтмена». Он что-то говорил женщине, иногда виновато улыбался на ее отрывистые гневные реплики, разводил руками, сокрушенно качал головой. Женщина повышала голос — он снова кивал, извинялся. Он был подобно воде, выплеснутой на раскаленные угли. Они все еще тлели, шипели, обжигали, но вот от них остался лишь пар, пар…

— Вы каждый день, каждый вечер рискуете жизнью, вы… Дорогой мой, вы же большой артист, смелый человек, настоящий мужчина, как же вы допускаете, чтобы рядом с вами в программе была эта грязная потаскуха, этот разврат, этот гной… Сюда же дети ходят, молодые мальчишки, юнцы, мой сын вот… Он вас даже «Полароидом» снимал во время выступления, а тут я у него наткнулась и на снимки этой голозадой проститутки!

Катя притаилась, как мышь. Это была — «благородная мать»! И она изливала душу укротителю львов и леопардов. Третий в этой душераздирающей сцене был явно лишним.

— Но поймите, ради бога, и нас… — У Разгуляева был хрипловатый мужественный баритон. Он смотрел этой дуре прямо в запотевшие от ярости очки и чуть извинялся — не за себя, за коллег, — чуть усмехался. Смотрел внимательно, сочувственно. Синие глаза… Катя отчего-то в этот миг просто возненавидела его и за этот бархатный баритон, и за эти извинения, и за эту ухмылку. Он валял ваньку, разыгрывая из себя перед этой истеричкой этакого.., капитана Блада — вспомнилась ей ядовитая фраза Мещерского. Серега, как всегда, смотрел в корень.

Катя поплелась назад. Блондинка Илона еще не ушла. Не покинул ее и Игорь Дыховичный. Уже на пороге амфитеатра Катя оглянулась — к Илоне шел Разгуляев, видимо, уладив кое-как конфликт и спровадив скандалистку восвояси. Он сделал мальчишке нетерпеливый небрежный жест — пошел отсюда. Илона погладила Гошку по голове, точно младшего брата-несмышленыша.

Антракт был скомкан. Из динамиков наяривал громогласный марш, и сетчатый кокон-клетку на арене смонтировали в считанные секунды. «На манеже заслуженный артист цирка, дрессировщик Валентин Разгуляев и смешанная группа хищников!»

Рокот барабанной дроби. Катя сумрачно смотрела на арену. Он был уже там, за сеткой, — темный призрак. И, как призраки, скользили вокруг черные, пятнистые, скалящиеся, рычащие пантера и пять леопардов. Аттракцион шел как по маслу. И Кате лишь оставалось удивляться, отчего это на представлении у него все так гладко и легко? Ведь если кому из зрителей рассказать — так не поверят, как все это так непросто, опасно и кроваво было на генеральной репетиции. Всего сутки назад.

Заканчивать день мыслями о кладбищенском «чудовище» Никите Колосову тоже не улыбалось. Волна следственно-оперативного ажиотажа спала около девяти вечера, и наступил «отлив». Так всегда бывает, когда на громком ЧП перерасходован запас нервной энергии, энтузиазма, сил и идей. Как говорится — будет новый день, будет и…