Божьи слёзы - Станислав Борисович Малозёмов

и бутылок самогона. Путёвых и лишних, как мы, одинаковое числов мире. Но это я так думаю. Может, и по-другому всё. Чёрт с ними и с нами… Пиво допей.

Открылась дверь и вошел Хохлов в форме. Он встал возле Алика и они минут пять беседовали, подкрепляя слова разными замысловатыми жестами. После разговора Хохлов взял Витюшу за руку и вывел на улицу.

– Ты в рубашке, что ли прибежал сюда? – Он накинул на Витюшу свою форменную тужурку с тремя звёздочками на каждом погоне. – Домой пора. Завтра операция в десять утра. Тебе надо полностью освободить желудок и кишечник от спиртного. Два пальца в рот в «скворечнике» дворовом сразу затолкаешь, и пусть рвёт тебя пока горькая желчь не пойдёт. Тогда можно зайти в дом. Я сейчас Наташу приведу. Был у неё. Плачет. Влюбилась она в тебя, идиота. Хотя человек ты замечательный. Добрый, честный, умный, смелый.

– Андрей, меня нет уже, – Витюша заплакал. – Я мёртвый при жизни. Брось меня. Зачем тебе балласт? И так сволочей хватит на твою рабочую жизнь.

– От того, что ты подохнешь, как таракан от отравы, в этой жизни ничего не сломается. Всё будет так же. В ней много места для твоего ума и редких способностей. Ты же мне хотел помогать, – Старлей закинул Витюшу на горб и нёс. Было удобнее, чем тащить за руку.– У тебя уже сейчас получается. Ты мне так облегчил поимку ханыг. Я рассчитывал на тебя. Ты будешь отличным моим напарником. Не пей, Витя! Как офицер приказать не могу. Как человек человека прошу. Не можешь бросить сразу, постепенно перейди на лёгкие вина, потом на сухие.

И дозы постепенно снижай. Победишь. Я помогу как смогу. Ты не лишний. Ты Наталье нужен. Мне очень нужен. Это же замечательно. Не обязательно, чтобы тебя весь мир ценил. Двое тебя хотят иметь рядом – это уже счастье. Не бросай пить рывком. Не руби. Не разрубишь. Мало таких умельцев. Но постепенно снижай. В тошниловку не ходи. И Наташка с тобой на пару при одинаковых условиях бросит. Я это чувствую. А она хорошая. Как и ты. Задумайся.

Хохлов довёл его до калитки, забрал тужурку.

– Всё. Иди. Сейчас в «скворечник». Потом домой. Через полчаса Наталья будет здесь. Повинись перед ней. И завтра к десяти будем ждать тебя с доктором. Всё.

Он повернулся и быстро скрылся из вида. Витюша постоял недолго, вытер непонятно от чего потный лоб и пошел в сортир. Рвало его до дрожи в коленях, на которых, качаясь, завис лицом над дыркой, лились слёзы и стереть их он не успевал, потом глаза что-то стало выдавливать. Он даже представил как они вывалятся, пропадут в дерьме и как найдёшь потом? Наконец в горле стало горько, отвратительно горько с кислинкой. И тонкими струйками вниз начала стекать чёрно-зелёная желчь. Было её много и Витюша уже с большим напрягом держался, согнутый, на коленках. Ещё минут через десять от желудка до горла пробежала такая свирепая судорога, что несколько секунд он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потом больно и протяжно что-то ломило в печени и когда Шанин Витюша уже почти упал на дырку лицом, раскинув руки, вдруг всё прошло. Стало настолько легче, что, не соображая ничего, он свободно поднялся, вытер, наконец, глаза, щёки и особенно тщательно губы рукавом рубахи.

Шлёпнули по косяку старые доски калитки. Хохлов на ходу говорил Наталье.

– Ты прямо сейчас горячую воду сделай, в тазик налей, насыпь три ложки соли и пусть он держит ноги там сколько стерпит. От этого кровь побежит по артериям шустрее и вернёт нормальный обмен веществ. Соль оставшийся яд водочный вытащит из нутра. Простокваши купи у Завадской Елены. Точно напротив вашего дома. И пои его сегодня только простоквашей, и горячим чаем. И не ругай. Он не нарочно. Не тебе назло. Это болезнь тяжелая. Вылечиться от неё оба только лично сами сможете. По-другому, в больницах, алкоголизм пока не лечат. Пейте понемногу. Вот это ваше розовое и сухое покупай. Но пиво и самогон – это запрет. А Витёк, скажу как чувствую – влюбился в тебя или даже полюбить успел.

– Сделаю как сказали, Андрей Павлович, – голос Натальи слегка дрожал. – Я в него тоже влюбилась. Хочу быть с ним. Он хороший. Мы вылечимся. Обещаю.

Стукнула входная дверь в дом и во дворе стало так тихо, будто это не двор, а кастрюля, которую накрыли тяжелой толстой крышкой. Хохлов ушел через пару минут и Витюша ровно, не путаясь в собственных ногах, бегом побежал к Наташе. Он обнял её, прижал к себе из последних сил, она сцепила руки на его талии, встала на пальцы как балерина и поцеловала его в щёки и в лоб. Витюша заплакал, потом стал рыдать и биться головой об Наташкино плечо. Она отвела Витюшу на кровать. Укрыла одеялом.

Его трясло, одеяло подпрыгивало вместе с телом, но красное лицо почти незаметно набирало почти здоровый цвет. Уснул Шанин ровно на столько, сколько Наталье понадобилось, чтобы сбегать с трёхлитровой банкой за кислым молоком и нагрелась на электроплитке вода. Пока кипяток остывал, она затопила печь и минут через пятнадцать уже приступили они к водным процедурам, и к поглощению простокваши. За всё время до вечера никто из них не сказал ни слова.

Отоспался Шанин Витюша замечательно, и в девять утра почти ничто не напоминало в нём человека, не похожего вчера на человека. Наталья спала ночь сидя на стуле, упершись спиной в стену.

– Пора к доктору, – сказала она, зевая. Плохо спалось ей. – Я с тобой.

У доктора Сергея Сизоненко в кабинете сидел Хохлов. Все друг с другом поздоровались. Мужчины, как положено, за руку, а Наташу чмокнули в бледную щёчку.

– Готов? – спросил Сергей Анатольевич.

Витюша кивнул.

– Ну, пошли в операционную. Там переоденешься в белый халат на голое тело.

– Всё путём! – махнул рукой Хохлов. Наталья послала воздушный поцелуй, который догнал Витюшу в дверях. Над ними давно, видно, прибили уже поблекшую табличку «Не входить! Идет операция!»

Он переоделся, лёг на операционный стол, Сизоненко подложил ему под шею валик из марли, покрыл сверху простыней и вырезал на ней ножницами квадрат над печенью. Пришла и встала на другой стороне стола возле тумбочки с пузырьками, зажимами и тампонами Зоя Смирнова, медсестра.

– Ну, цепляем намордник, – засмеялся доктор и надел Шанину на лицо прозрачный пластиковый конус с двумя трубками и гофрированным шлангом. – Работать намереваюсь два часа. Но для тебя времени вообще не будет существовать.