Ассирийские танки у врат Мемфиса - Михаил Ахманов

Наша колонна змеей вползала под прикрытие скал. Ливийцы, оставив ослов в одной из пещерок, принялись сооружать защитную стену из валявшихся кругом камней; остальные последовали их примеру, и на недолгое время грохот глыб, брань и восклицания перекрыли нараставшие стоны ветра. С камнем мы умели обращаться – еще недавно мы долбили его, ломали и таскали в Восточной пустыне и занимались этим кто год, кто два, а кто и десять лет.

– Сюда, чезу! – Давид показал мне углубление с подветренной стороны, достаточно большое, чтобы там разместился с десяток человек. Хайло, Нахт и Пауах торопливо громоздили камни перед этим убежищем. Муссаваса, бросив свое охотничье снаряжение, помогал им. Последние группы моих бойцов прятались под скалами, выкладывали у стен походные мешки, жадно пили, мочили в воде куски полотна, чтобы прикрыть лицо и рот. Небо потемнело, солнце затмилось, черные демоны уже парили над нами в вышине, а дальше, сметая этих призраков с небес и сокрушая холмы песка, двигалось жуткое чудище, гигантский смерч – гибли, как называли его ливийцы. Не хотелось на него глядеть – он был страшен, точно лик Сета.

Я возвысил голос, перекрикивая вопли ветра.

– Знаменосцы! Проверить, у всех ли есть вода во флягах! Снять с ослов бурдюки и раздать людям! Всем лечь! Прижимайтесь к камням, немху, берегите глотки, ноздри и глаза! С нами Амон! Молитесь ему, и останетесь живы, обнимете своих детей и упокоитесь в своих гробницах!

Это вряд ли, мелькнула мысль, ведь мы уходим к римлянам. Но что с того? Солдатам следует напомнить, что командир с ними, что он взывает к милосердию богов и не забыл о делах практических, то есть о воде и укрытии. Кто бережется сам, того и Амон побережет.

– Взз-ууу!.. взз-ууу!.. – выло в небесах. Демоны Сета готовились к схватке со светлыми богами.

Подскочил Хоремджет, доложил, что все отставшие спрятались в скалах. Потом усмехнулся и вытянул руку к черному смерчу.

– Операция «Буря в пустыне», семер! Накликали, нергаловы отродья! И каково им сейчас?

Мы улеглись, прижимая к ноздрям и губам мокрые тряпки. Рядом со мной громко вздыхал Хайло; попугай забился под его тунику, прикрыл глаза и выглядел так, будто попал к Муссавасе и превратился в чучело. Прошелестели шаги Иапета, тащившего бурдюк с водой. Опустившись рядом с Давидом, ливиец пробормотал:

– Когда начнет дуть ветер пустыни, познаешь вкус смерти на своих губах… А могли бы сидеть нынче в Тире или Газе и пить пиво в кабаке! Зря ты помочился на тот проклятый обелиск!

– Неисповедимы пути Господни, – ответил Давид. – Он дает и берет, Он награждает и карает, Он милостив и гневен, Он есть начало и конец. Все от Него!

– Даже недержание мочи, – добавил нечестивец Иапет, и в небесах взвыли разъяренные боги. Больше я не слышал ни его голоса, ни Давидова, ни дыхания Хайла, ни молитв Муссавасы; рев ветра стер все прочие звуки, как смерть, бушующая на поле сражения, стирает жизни людей. Смерч прошел над нами, и казалось, что утесы дрогнули, а небо опрокинулось на землю. На спину мою, на голову и ноги обрушились груды песка, и каждая песчинка была живой; подобно муравьям, они заползали под тунику, забивались в уши и волосы, жалили, царапали кожу. Тряпка, которую я прижимал к ноздрям и губам, позволяла дышать, но вдохи были мучительны, ибо не воздух вливался в легкие, а опалял их безжалостный огонь. Под веками плыли яркие пятна, в ушах завывало и звенело, мышцы напряглись в тщетном усилии сбросить навалившийся на плечи груз. Я был насекомым под ногой гиганта; его стопа давила на меня, плющила, вминала в землю, а где-то высоко, будто бы в самом поднебесье, раздавался его торжествующий хохот.

Это длилось бесконечно.

Жрецы считают, что нет среди богов единства и что они, как люди, борются за власть, и от тех сражений происходят сотрясения земли, бури и смерчи, потопы и иные бедствия. Возможно и так; когда Сет убил Осириса, содрогнулись горы и зарыдало небо, заливая мир потоками воды. Сам я этого не видел, но готов поверить, что в старину творилось страшное, и смерть благого бога была тому причиной. Божеств у нас много, как у ассиров и римлян, и нельзя исключить, что они ссорятся, но вот у иудеев бог один, и он, по их словам, всемогущ и всеведущ. С кем ему биться, кого устрашать? Но и тут есть объяснение: бог хабиру сотворил людей, а те, вместо благодарности, то и дело плюют на него и поклоняются различным идолам. Нестерпимо для бога! И он посылает всякие напасти, чтобы образумить своих чад, а то и уничтожить их самым мучительным способом.

Но это одна точка зрения, а согласно другой, возникшей в наш просвещенный век, боги давно опочили или покинули нашу вселенную и удалились за ее пределы. Причины неясны; возможно, мы им надоели со своими склоками, или они оскорбились из-за скудости жертв. В самом деле, им мы приносим ягненка, или кувшин вина, или мумию ибиса, а тщеславию царей и фараонов – тысячи жизней. Так ли, иначе, но боги ушли, а бедствия остались; значит, не боги в них повинны, а игра слепых стихий. Отсюда следует, что, изучая ветры и климаты, моря и огнедышащие горы, можно выяснить, где и когда случится катаклизм, и своевременно убраться из тех мест. Respective, как говорят римляне; что означает: в соответствии с данными условиями.

Лежа под грудой песка, я утешался мыслью, что так когда-нибудь случится. И хотя мы явно были не там, где полагается быть человеку, и не могли избежать гнева богов или стихий, я все же чувствовал удовлетворение. Да, нам было плохо, но ассирам приходилось хуже. Пусть не боги, но стихии мстили им, и то была месть за Нефер, за его руины и его людей.

Тряпка высохла. Я дотянулся до фляги, с трудом приподнял голову, глотнул воды и смочил ткань. Сколько прошло времени, сообразить никак не удавалось – может быть, близился вечер или наступила ночь. Ветер продолжал бушевать с прежней силой, швырял песок и пыль, но скалы, спасавшие нас, сопротивлялись с упорным спокойствием. Когда-нибудь они падут и сами станут песком, но это случится много позже, чем рухнет пирамида Хуфу. Дела рук людских преходящи…

Песчаный холмик неподалеку от меня зашевелился, и Иапет, фыркая и отплевываясь, явил мне свое бледное лицо в свисающих рыжих космах. Ноздри его раздулись – он нюхал воздух.

– Скоро буря улетит на юг, семер. Ждать недолго.

– Разве? – прохрипел я. – Ветер еще силен.

– Но дует ровно, а не кружит. Просто ветер, не гибли. Смерч прошел. Носом чую!

Я ухмыльнулся, чувствуя, как с лица осыпается песчаная корка.

– Хвалю твой нос! За такие вести ты будешь награжден и возвеличен.

Ливиец оскалился мне в ответ.

– Пива в Цезарии поставишь?

– На целый пиастр.

– На пиастр мне не выпить. Я ведь не этот бегемот. – Он ткнул кулаком в песчаный холмик покрупнее и озабоченно сказал: – Давай-ка, чезу, его откопаем. Похоже, парень задыхается.

Ветер начал стихать. Постепенно его пронзительный вой превращался в жалобное поскуливание. Мы разбросали песок над телом Хайла, перевернули его на спину, и Иапет приложил к губам северянина флягу. Его щеки посинели, дыхание едва слышалось, но он был жив.