Колдовская любовь - Елена Ярилина

Пронзительно завизжав, я отступила поближе к двери и даже постучала по ней ногой. Что там, сторожа мои спят, что ли? Или ушли куда? Давно пора им бросаться мне на выручку. А может быть, все именно так и задумано, чтобы дракон этот сожрал меня здесь в назидание потомкам или кому там, не знаю. Но если я всего лишь ужин для этой милой животины, то чего нас поместили в разные пещеры? Уж подсунули бы ему меня под самую морду, и вся недолга. А может, дракоша любит, чтобы потруднее было, он тогда удовольствия больше получает? Устав колотить в дверь, я подбежала к стене, которая еще держалась, но явно из последних сил, и подперла ее своим отнюдь не атлетическим телом. Пусть рухнет прямо на меня, если и не задавит сразу насмерть, то авось сознание потеряю, все лучше, чем наблюдать, как тобой закусывают. Подбежала я вовремя. Через несколько минут стена и вправду рухнула, стукнув меня увесистым камушком по голове. Что было потом, не знаю, потому что я потеряла сознание.

Словно кто толкнул меня изнутри, я открыла глаза и застонала. Вот, черт побери, все, кажется, начинается сначала: темнота, жуткий холод, мельтешение теней на стене. Ну теперь уж дудки, никуда я из этой пещеры не пойду, даже и не ждите, сдохну на этой каменной лежанке. Все лучше, чем в зубах доисторической твари. Черт! Как стучат, дверь, что ли, выламывают? Так чего ломятся, сами же с той стороны ее закрыли, не я. Или это и не сторожа вовсе?

Я приподняла голову, слабо светилось от уличного фонаря окно, освещая ходики на стене, старую свадебную фотографию деда с бабкой, под ней рассохшийся комод, покрытый вязаной салфеткой. О господи! Да я же дома. Ф-фу, приснится же такое!

Жалобно застонав, рухнула выломанная дверь, и в комнату ворвались двое. Я сжалась в комок, страшный сон все еще длился. Сухо щелкнул выключатель, зажглась лампочка в пыльном оранжевом абажуре, и я заморгала от яркого света. А когда проморгалась, то ничего страшного не увидела. Подбоченившись и выставив вперед живот, на меня надвигалась Симка в едва сходящейся на животе шубейке и шапке, съехавшей на одно ухо. Возле поверженной двери возился Тимоха, пытаясь хоть как-то ее приладить.

— Ты, Тонь, совсем дура, да? — приступила к допросу подруга, сурово сдвинув бровки. — Ты ж не генерал, прости господи!

— Какой генерал? — Я не могла решить, сон это или явь, и Симкин вопрос дела не прояснял.

— Да этот, как его? Ну которого фашисты заморозили! Ты тут труп из себя изображаешь, да? Нервы мне мотаешь, а у меня они и так не железные, ты что творишь? — Она плюхнулась на стул, держась за сердце и глядя на меня с обидой. Но Симка есть Симка, долго молчать она не умела и принялась для разнообразия за Тимоху: — Говорила я тебе, башка твоя садовая, не могла она никуда уехать, говорила или нет?

Ответа от Тимохи не последовало, он только коротко глянул на нее, сидя на корточках. Дверь Тимоха кое-как успел пристроить и теперь угрюмо растапливал печь. Из дальнейших речей Симки ничего путного узнать не удалось, кроме того, что Тимоха легковерный остолоп, а я стопудовая дура. На ругань я не обратила внимания, но мысль, зароненная подругой, свербила мне мозг.

— Карбышев! — выпалила я.

— Что?! Какой Карбышев? — вздрогнула от неожиданности Симка.

— Генерал, про которого ты говорила. Его фамилия Карбышев.

Симка посмотрела на меня, сузив глаза, и засопела. От злости у нее даже щеки покраснели.

— Видала я чокнутых, но ты, Антонина Дмитриевна, сто раз чокнутая! Вот как есть, вся, насквозь! Сидит, фамилии какие-то замшелые вспоминает. Ты так и не поняла, что этот чудило тебя уже замуж выдал?

— Меня замуж? Но за кого?

— А за Самойленку, — хлопнула в азарте по коленке Симка. Настроение у нее уже поменялось, от злости она резко перешла к веселью. — Представляешь, эта пьяная ехидина, Наташка Зареченская, сказала ему, что ты за Самойленку замуж вышла и укатила с ним в этот, как его… ага, медовый месяц. А Тимоха уши развесил, поверил ей, нашел кому! Сюда идти даже не хотел, веришь ли, пинками его гнала! — с гордостью сообщила мне Симка.

Я представила себе, как круглая, словно колобок, она катится по улице, погоняя пинками здоровенного Тимоху, и поневоле улыбнулась.

— А ты тоже мне, подруга, даже и не сказала мне ничего! — вдруг снова насупилась Симка.

Переходы ее настроения из одной крайности в другую были так стремительны, что утомили меня.

— Что я тебе не сказала?

— Что он говорящий! — И она ткнула растопыренной пятерней в сторону подошедшего Тимохи.

Тот с ловкостью фокусника сунул ей в эту пятерню чашку, от которой поднимался парок, другую, не глядя, протянул мне. По тому, как он старательно отворачивался от меня, было ясно, что обиделся, только непонятно на что: на то, что дверь не открывала, или на то, что эта дура Наташка приписала мне Самойленко в мужья? Симка, вытянув губы дудочкой, с шумом тянула горячий чай и отдувалась. Я тоже хлебнула из моей кружки, но это был вовсе не чай, а какой-то горячий напиток из красного вина с травами и сахаром.

— Самойленко меня из санатория привез, сказал, что женится, — сочла нужным я пояснить.

— Ой! И на ком же это? — немедленно встрепенулась расслабившаяся Симка.

— Да я-то почем знаю? Нашел, значит, на ком.

— Жалко, хороший мужик, — задумчиво обронила она.

— Чего тебе жалко? Ты теперь замужняя, о муже думать должна.

— А я и думаю, — сразу надула губы Симка. — Почитай, и не сплю совсем, только об нем и думаю. — На глазах ее показались слезы.

— Эй, подруга, ты с этим делом завязывай, тебе рожать скоро, а ты ревешь.

— И вовсе не скоро, еще три месяца почти, — хлюпнула она носом.

— В самом деле, завязывай, нечего сырость разводить, — прорезался вдруг Тимоха. Это были его первые слова с момента появления здесь, но, как оказалось, не последние. — Собирайся, — сказал он вдруг мне, по-прежнему глядя в сторону.

— Куда это? — захлопала все еще мокрыми глазами подруга.

Он посмотрел на нее, как на дуру, и не соизволил ответить. Но она, крепко ухватив его за рукав, потребовала разъяснений.

— Да вы обе не в себе! — с мужским презрением выдал Тимоха. — Как здесь жить? Дверь я сломал, теперь не закрывается. И опасно, сволочуга бродит, говорят, видали его неподалеку.

Симка виновато шмыгнула носом и понурилась, я, наоборот, встрепенулась:

— Кто бродит?

— Отчим твой! Никак не поймают гада. У него ружье есть, раздобыл где-то, — угрюмо пояснил мне Тимоха, упорно разглядывая пол. Потом перевел взгляд на Симку, словно требуя подтверждения.

— Ага, бродит, — вяло подтвердила она и еще больше понурилась.

— Никуда я не пойду, эта дверь сломана, я уличную покрепче закрывать стану.

— А мы ее это… — кашлянула Симка. — Там щеколда теперь погнута, и петля одна еле держится.