Ещё не Аюта - Владимир Осипцов

в моей свите не место личному художнику? К тому же она сестра Фу-но найси, которую ты тоже любишь.

— Ты скоро уезжаешь, дочка, не забывай.

— Ну и что? Что же мне, в сборах следует и о моде забыть?

— Хм... — императрица сложила веер, думая: — Ну, поступай, как знаешь. Только вот что — представь-ка её мне. Очень уж охота выяснить, чья голова ей досталась — отцовская или мамина?

— Скорее дедовская, — ответила дочь, делая ей приятное. Дед-Кавабато был известнейшим каллиграфом и поэтом, и именно он, в своё время, учил дикую Цааганцецег столичному языку, грамоте и дворцовым манерам, (может именно благодаря этому, его сын, несмотря на опалу, оставался бессменным губернатором Осаки — важного железнодорожного узла в горном поясе, хотя и немного обедневшего, после модернизации космодрома в Старой Столице)

Мать доброжелательно улыбнулась, и на этой ноте лифт остановился. Все вышли, а Мацуко, уронив чёлку на глаза, перевела дух — пронесло. Мать по-прежнему безумно ревновала отца ко всем окружающим женщинам, и появление во дворце новой служанки, фрейлины, да и просто гостьи, не говоря уже о наложницах — было для осмелившейся актом высочайшего мужества. Ведь императрица ещё не забыла тайн своего тёмного искусства.

Ануш мягко подёргала задумавшуюся хозяйку за руку, напоминая о себе, и так же — за руку, вывела из пустой кабины.

Легкая на помине, Фу-но-найси пришла в ужас, увидев распущенные волосы принцессы:

— Госпожа, это как?.. Мы же не успеем привести их в порядок! Госпожи Чёртов Угол нет с нами!.. Ну, как же это вы...

— Не верещи, Каэде-тян! — тихо, спокойным голосом приказала Её Высочество: — Просто расчешите их гладко, и всё. Это-то вы ведь можете сделать без Чёртов Угол? Ещё нужно зеркало и умыться.

— Но госпожа... — чуть ли не с плачем твердила Фу-но-найси, работая щёткой: — Нехорошо вы это придумали. Вам ведь сейчас ни повернуться, ни нагнуться нельзя будет. А ведь вам ещё выходить на улицу! Представляете, что будет, если на ветру вся эта копна дыбом встанет!

Тем временем, служаночки поставили перед девушками зеркало, и насыпали в сосуд немного талого снега из ковша.

— Хватит переживать, — надоела её трескотня принцессе: — Рейко, ты взяла шляпу? Значит, всё в порядке. А сама, — добавила она, утираясь: — перестань возиться у меня за спиной, лучше возьми кисточку и помоги Ханако.

Накрашенная и причёсанная, Кадомацу потеряла львиную долю своей подростковой растрёпанности и выглядела совсем куклой. Она ещё раз придирчиво оглядела себя в зеркало — конечно, жаль, что не взяли Чёртов Угол, но той нельзя было встречаться с мужем -тюдзе Правого Полка Дворцовой Охраны. Да и вообще — и без неё неплохо вышло.

Выстроив свою свиту в подобие кортежа («ох, далеко мне ещё до матери, ох, далеко» — подумала в тот миг), она отправилась в храм по крытой галерее.

К удивлению, служба ещё не начиналась. Во глубине, с уже сидящей на своём месте матерью о чём-то беседовал Сэнсей, многие придворные занимали свои места заранее, ещё большая часть, пользуясь отсутствием запрета — просто бродила туда-сюда, делясь новостями.

У самого входа (не того, через который они вошли, а большого, главного — с улицы), Кадомацу заметила отца в окружении советников и телохранителей. Он говорил с Мамору, стоявшим снаружи, на ступеньках, и окровавленную нагинату он держал так, чтобы стекающая золотая кровь не осквернила храм. Темы их разговора не было слышно, но, судя по тому, что Мамору уже здесь, вора, ограбившего перед Новым Годом Храм Каннон, он всё-таки поймал. А, судя по спокойному поведению отца — уже и вернул награбленное. Мацуко приветливо помахала им обоим рукою, и пошла искать место для своей свиты.

По новому этикету фрейлинам запрещалось садиться рядом с императорской семьёй. Распоряжаясь, принцесса изредка поглядывала на мать. Усадить своих хулиганок и в обычное время было нелёгким делом, а сейчас, когда рядом было столько знакомых, превращалось в сизифов труд — одна пересаживается поближе к жениху, другая — подальше от бывшего мужа, а тут ещё начинают сплетничать в кружочке — попробуй, разгони! Меньше чем за минуту, Её Третье Высочество начала скучать о Весёлый Брод — та всё-таки могла поддерживать хоть видимость дисциплины, несмотря на собственное легкомыслие. «Ещё один такой приём — и можно вешаться» — думала дочь императора: «Точно. Нужно даже не просить, а требовать с отца снятия опалы!» В конце концов, после множества усилий, плюнула на всё, и, пустив дело на самотёк, подошла к матери, едва заметив, что Сэнсей исчез.

Та улыбнулась ей навстречу со своего возвышения:

— Я гадала, когда тебе надоест это занятие?!

— Да ну их! Совсем распустились, даже при Императоре нет почтения. Невозможно с ними сладить без старшей фрейлины.

— А с нею они ещё больше распускаются... — мать сделала многозначительную паузу.

— Ну, хотя бы, мне не приходится бегать за каждой по отдельности.

— Тут видно различие в стиле руководства, госпожа «Явара-Железная Рука»... — на этот раз в голосе матери была насмешка.

— Пошли они все к чёрту! Кроме Ануш. А что случилось, почему не начинают?!

— А случилась очень забавная вещь с главным священником. Он соблюдал пост, во исполнение обета, желаемое сбылось, и он, на радостях, съел столько несвежей рыбы, что у него случилось несварение желудка. Пришлось звать Сэнсея. Он как раз консультировался у меня насчёт него.

— Разве можно отменить ритуал?!

— Нет, почему же?! Другого найдут. Вон, смотри, что-то зашевелилось.

В самом деле, император со всей свитой, вдруг резко повернувшись, направился к своим местам в зале. Стоявший на улице наследный принц, кинув окровавленное оружие кому-то, невидимому за скатом лестницы, и, взяв шлем подмышку, заспешил за отцом. С его крыльев и пластин доспехов на чистый пол падали хлопья свежего снега, но никто не обращал внимания — и так уже опоздали, задерживать священную церемонию для переодевания, даже наследного принца — было бы уже святотатством.

Раздался сигнал к началу службы, и все сели — сначала верхний ряд, вместе с царственной четой и наследником, и высшие чиновники. Кадомацу оглянулась, и увидела, как вспыхнули шелка разноцветных одежд, раскинутых по полу — с единственным разрывом, напротив колен императрицы. Следующим садился её ряд, младших детей и министров с генералами. А последними, вразнобой опустились обитатели