Люди огня - Олег Волховский

Все мышцы болели. Я сжал зубы и попытался подняться. Марк было бросился мне на помощь, но Господь строго посмотрел на него.

— Ну, Пьетрос, — сказал Учитель, когда я встал перед престолом.

И я отчеканил Credo, накрепко врезавшееся мне в память за сотни повторений. Хлеб оказался обычным, только чуть сладковатым, а в чаше пылал огонь. Я помедлил, но наткнулся на горящий взгляд Господа.

— Это не смертельно, Пьетрос! Пей! — шепнул он.

И я отпил. Вино, но с сильным привкусом крови. Или мне это только показалось?

Я преклонил колени перед алтарем.

— Встань, я благословляю тебя!

Я мучительно поднялся.

— Иди и больше не греши! — усмехнулся Господь.

Мы пересекли площадь Святого Петра и плюхнулись в машину Марка. Уже давно был вечер. Горели фонари, зажигая упрямый снег разноцветными искрами.

— А ведь сегодня Рождество, Марк, — вспомнил я.

— Конечно. Скажи спасибо, что не пришлось стоять всенощную.

Марк сел за руль.

— Неужели ты в состоянии вести машину? — сказал я и закашлялся. Судя по всему, я простудился.

— В состоянии, в состоянии. Едем во дворец. Выкинем Канцелярию Святейшей инквизиции из твоих бывших апартаментов.

— Канцелярию чего?

— Ну ты даешь, Петр! Совсем новостей не знаешь. Неделю назад Господь издал указ о восстановлении Святейшей инквизиции. Но теперь она подчиняется непосредственно Господу.

Святейшая инквизиция выкинулась безропотно и сразу переехала во дворец Монтечитторио. Ей были явно малы мои скромные комнаты.

А я свалился с воспалением легких, чего, собственно, и следовало ожидать.

Меня регулярно навещал Марк, а как-то он притащил с собой Ивана, которого в последнее время все чаще величали Иоанном. По-моему, этого очень хотел сам юный апостол. Он вообще любил все возвышенное.

Ангелочек принес мне сетку апельсинов, которых у меня и так было полно, и долго витиевато разглагольствовал о Париже и своих успехах среди студентов Сорбонны.

Я кашлял. Почти беспрерывно. Каждый день мне кололи пенициллин, но он абсолютно не помогал. Ангелочек презрительно взглянул на упаковку с ампулами, лежавшую на тумбочке возле моей кровати.

— Говорят, появилась новая форма пневмонии, устойчивая к антибиотикам, — переключился он на другую тему. — В городе эпидемия. У Центрального вокзала целый квартал выкосило.

Марк свирепо уставился на Иоанна. Тот запнулся.

— Эпидемия гриппа, а не воспаления легких, — наставительно сказал мой друг.

— И того и другого, — беспечно согласился ангелочек. — Но вы не беспокойтесь. Никто из спасенных еще не умер. Умирают только «погибшие».

У Иоанна были хронические проблемы с переходом на «ты». В результате я тоже был вынужден говорить «вы» этому молокососу.

— А вы не боитесь меня навещать? — поинтересовался я. — Еще заразитесь.

— А нас Господь сразу вылечит наложением рук, — легкомысленно ответил мальчишка.

— Воспаление легких не заразно, — сказал Марк.

— А почему Господь не вылечит меня наложением рук? Надоело валяться. — Я кашлянул.

— Да вы как бы не совсем в милости, — хитро завернул Иоанн.

— Это что, вроде как быть чуть-чуть беременной? — поинтересовался я.

— Ну-у, — протянул Иоанн и залился краской.

Мне становилось все хуже. К концу января для меня стало проблемой сделать два шага по комнате. Кружилась голова. А еще мне начали сниться странные сны, точнее, один и тот же сон. Мне снился день двадцать пятое декабря: снег, коленопреклонение, присяга, преломление хлеба, причастие. Потом одно причастие. Я бредил им. Оно стало навязчивой идеей.

— Марк, слушай, а Господь еще проводил причастие после того дня? — спросил я у моего друга, когда тот навестил меня в очередной раз.

— Конечно. Каждые три недели. А то и чаще. И во всех церквях города тоже, их проводят верные Господу священники.

— И ты принимал в этом участие?

— Да, а то очень хреново становится.

Я впился в него глазами.

— А это не похоже на наркотическую зависимость?

— Откуда ты знаешь?

— О том, что ты принимал наркотики? Матвей рассказывал.

Марк вздохнул.

— Болтун! Нет, Петр, абсолютно не похоже. Понимаешь, здесь что-то не физическое.

— Бывают наркотики, вызывающие только психологическую зависимость.

— Не такую сильную. Нет, это другое. Просто мы без него умираем.

— Без причастия?

— Без Господа. — Марк задумался. — Я постараюсь упросить Его, чтобы он тебя навестил, — наконец пообещал мой друг.

— Спасибо.

Господь явился утром третьего дня. По правую руку от него шел Иоанн, неся на серебряном подносе причастную чашу и просфору, а по левую — выступал Марк с видом искателя сокровищ, доставшего со дна моря сундук с золотом. Господь подошел к моей кровати, и Марк благоговейно пододвинул ему стул. На Учителе был цивильный костюм, белая рубашечка и даже галстук, что меня немало обрадовало. Все-таки привычнее, чем в хитоне. И волосы, как обычно, собраны в хвост.

— Ну, здравствуй! — сказал Господь.

Я смешался. Непонятно, надо ли говорить Господу "здравствуйте» или сразу «да святится имя твое».

Эммануил не смутился отсутствием ответа и сделал знак Иоанну. Тот преклонил колено и поднял поднос.

— Ну, давай лечиться, — спокойно сказал Учитель. — Читай Credo.

Я начал, но закашлялся. Господь взял меня за руку.

— С начала.

На этот раз получилось. Причастная чаша скорее напоминала серебряный бокал с выгравированным Знаком Спасения. Я пригубил огня, и мне сразу стало легче. Я вздохнул полной грудью. Просфора была мягкой и сладкой, не то что облатка доэммануиловских времен.

— Спасибо.

Господь улыбнулся. Коленопреклоненный Иоанн стоял рядом с ним и все норовил положить голову ему на колени, и меня посетила крамольная мысль о подоплеке их отношений. «Нет! — подумал я. — Госпожа Новицкая — дама решительная. Она этого не допустит. Хотя… Честно говоря, Господь гораздо решительнее…»

— Пьетрос! Я жду тебя шестнадцатого февраля, в Прощеное воскресенье, на празднике в Ватиканских Садах.

Я вопросительно посмотрел на Господа.

— Мне надоела зима, — усмехнулся он. — Я намерен приказать весне прийти.