Чернила под кожей - Марина Комарова

– Макс, когда ты так смотришь, я начинаю думать о переходе в жанр любовного романа, – замечает Тая. И хоть интонация наполнена иронией, я понимаю, что ей неловко.

– А разве ты не их пишешь? – брякаю я. И получаю такой взгляд, что тут же прикусываю язык.

Заткнись, Макс. Ради всего святого, заткнись.

Почему-то писательская братия жутко обижается, если сказать, что они пишут любовное чтиво. При этом Аннике не раз мне говорила, что любовные романы плотно держат первые места рейтинга по продаваемости в мире. Я бы об этом понятия не имел, если бы Аннике не вздумалось заняться букблогингом.

– Не пишу, Макс.

Она садится за стол.

– Но, наверное, тебе все равно. Поэтому в дальнейшем прошу воздерживаться от подобных замечаний. Я же ничего не говорю про твою работу, верно?

«Только попробовала бы!» – мелькает мысль.

Но на этот раз я молчу. Потому что Тая права. Даже если чье-то любимое дело кажется тебе нелепым – это не значит, что у тебя есть право отзываться о нем нелестно. Не говоря уже о том, что твое мнение – далеко не истина в последней инстанции.

– Ладно, дурак, виноват, – признаю я.

Тая поднимает голову и смотрит на меня неверящим взглядом. И я тону в ее прозрачно-зеленых глазах. Даже голова идет кругом. Приходится тоже сесть за стол.

Радует, что ожидание длится совсем недолго, и вскоре привозят пиццу. Ароматную, горячую и до ужаса аппетитную. Я как-то не поинтересовался, одобряет ли Тая мясо и грибы, но при этом знаю, что женщины любят не только слушать комплименты, но и смачно перекусить. Поэтому сначала накорми, позаботься о комфорте, а потом уже думай про то, про что стоит подумать каждому мужчине в расцвете сил.

– С чаем тут проблемы, – искренне признаюсь я. – Поэтому предлагаю варианты: кофе, вино, виски, вода и… не убивай меня, прекрасная.

Тая замирает с кусочком пиццы в руках и смотрит на меня округлившимися глазами. Ее вид настолько потешен, что я начинаю хохотать. Тая фыркает.

– Господи, дожила, – сетует она, стараясь не улыбаться. – Сам Макс Янг вдруг обращается ко мне в жутко странной манере. Не иначе на моей улице перевернулся грузовик с чем-то…

– Диетическим? – скептически интересуюсь я.

– С мозгами, – мрачно замечает Тая. При этом я с удовольствием отмечаю, что откладывать пиццу она не собирается.

– Принято, – не смущаюсь я и ставлю чайник. – Женщина не должна выглядеть, как суповой набор. Заблуждение нашего времени, что мужчине приятно держаться за кости, а потом вставать с синяками.

– Если это предложение переспать, то попробуй что-то более витиеватое, – замечает Тая.

– Хорошо, – покладисто соглашаюсь я.

Наши глаза встречаются, тишина держится совсем недолго – ровно до того момента, когда мы оба начинаем хохотать словно сумасшедшие.

И длится это ровно до того момента, когда Тая задает неожиданный вопрос:

– Так что же все-таки произошло с Женей? Он рассказал?

Три года назад

– Женя, что это?

Он не сразу понимает, о чем речь, но рефлекторно натягивает рукав свитера ниже, стремясь закрыть уродливые отметины, безобразно багровеющие на запястье.

– Ничего… Макс, – отвечает он тихо и как-то отрешенно.

Кажется, Женя просто не хочет говорить. Особенно о том, в чем признаваться либо стыдно, либо больно.

Я оказываюсь рядом, хватаю его за руку и задираю рукав. Женя еле слышно ахает, потом стискивает зубы. В глазах на мгновение появляется немного загнанное выражение, будто на моем месте он увидел кого-то другого.

– Это сделал Демид?

Я спрашиваю тихо, но один бог знает, чего мне стоит сдерживать клокочущую внутри ярость.

Перед внутренним взором очень отчетливо вырисовывается картина, где я сворачиваю шею этому лакированному мерзавцу. Сам не отдаю себе отчета, что кулаки сжимаются и разжимаются.

– Нет, – отвечает Женя и отводит взгляд. – Отпусти.

Но я не собираюсь отпускать. Твою мать, какое отпускать, когда дело дошло до насилия? Мне хочется схватить Женьку за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы в этой светловолосой голове появились хоть какие-то здравые мысли. Однако этого делать не стоит. Есть люди, которые могут все рассказать сами; есть те, кто просто не в состоянии рассказывать, и надо вытягивать из них это клещами.

Я глубоко вдыхаю и приказываю себе успокоиться. Не давить. Хотя с деликатностью у меня серьезные проблемы. Аннике уже сколько времени пытается вбить, что не стоит сжимать руки на горле человека, которому и без того трудно дышать. Это… правильно. Это разумно. И невыполнимо для такого чудовища, как я.

Приходится взять лицо Женьки в ладони и заставить его посмотреть мне в глаза. Зрительный контакт, черт бы его побрал.

– Так, мальчик, подумай. Я, конечно, не самое лучшее, что могло случиться в твоей жизни, но очень хочу помочь. Пожалуйста, расскажи мне, что происходит.

Некоторое время он молчит. В какой-то момент мне кажется, что я слышу, как бухает мое сердце. И еще кажется, что Женя сейчас выскользнет из моих рук, так ничего и не сказав.

Но спустя долгие несколько секунд он все же прикрывает глаза, светлые ресницы чуть подрагивают, и Женя произносит одно-единственное слово:

– Хорошо…

Я иду по улице. Поскальзываюсь на обледеневшем асфальте, стараюсь не думать про моросящий дождь, который едва долетает до земли и тут же превращается в льдинки. Транспорт почти не ходит, аварийная ситуация на дорогах.

Но оставаться у Женьки я не мог. Сказанное поразило, вонзилось в мозг и сердце раскаленной иглой. Мне срочно нужно было проветриться.

«Да, Макс, он меня ударил».

Слова сказаны почти безразличным тоном. Если не видеть отчаянно закушенной нижней губы и стеклянного взгляда, можно и правда подумать, что Жене все равно. И это «ударил»…

И как так… После смерти Эдика он умудрился потянуться к Демиду. Скрывая эти отношения от общества, никому ничего не рассказывая. Я был единственным, кто знал правду. И то потому, что Женя мне доверял, хотя изначально долго собирался с духом, чтобы рассказать такое.

Он, конечно, не девчонка, так что кое-какой отпор смог дать. Но при этом бойцом тоже никогда не был. Женя принадлежит к тому подвиду гомо сапиенс, которое предпочитает решать вопросы, находя компромисс. А зря. Демид оказался изобретателен и беззастенчиво мог приложить головой о батарею, если ему что-то не нравилось.

А не нравилось ему, что Женя мог на кого-то посмотреть как-то не так. Сказать что-то не то. Прийти не вовремя.

Демиду не все сходило с рук, но он умел извиняться. А Женя, у которого рядом не было никого из близких людей, прощал. Глупо? Да. Хочется оторвать мелкому голову? Да.