Хозяйка Дома Риверсов - Филиппа Грегори

Я сразу вспомнила ее, эту бездушную злую красавицу с ослепительными сапфирами на шее и ослепительной улыбкой, но с таким ледяным и твердым взглядом.

— Нет, ничего такого я пока в ней не ощущаю, только чрезмерную гордость, тщеславие и невероятные амбиции, — заметила я.

— Что ж, и это уже достаточно плохо! — Муж отчего-то развеселился. — Она ведь всегда может нанять и настоящую колдунью, чтобы меня сглазить. Как ты считаешь, может, мне шпиона к ней приставить?

И снова у меня перед глазами возникли эта сверкающая холодной красотой женщина и ее муж-красавец, любитель нашептывать дамам на ушко всякие непристойности.

— Да, — кивнула я, думая о том, что английский двор совсем не напоминает те дворы, которые я знала в детстве и юности, ведь все мое детство прошло в пронизанных солнечным светом замках Франции. — Да, пожалуй, я бы на твоем месте приставила к ней наблюдателя. Между прочим, я бы к ним обоим приставила наблюдателей!

Пенсхёрст, осень 1433 года

Все лето мой муж, герцог Бедфорд, вел переговоры то с одним представителем высшей знати, то с другим, а затем, когда уменьшилась опасность летней вспышки чумы и в Лондон вернулся парламент, он встретился с представителями центральных графств и городов с просьбой выделить средства на выплату жалованья войскам, находящимся во Франции. Он добился поддержки со стороны своего дяди-кардинала, он убедил брата дать королю соответствующие советы. Хоть и очень медленно, но до них все же дошло, какую огромную работу мой муж проделал ради своей страны. Теперь они стали уверять, что очень ему благодарны, благодарны настолько, что он прямо сейчас может бросить все дела, отказаться от своих обязанностей и титула регента Франции, вернуться в Англию и спокойно жить с молодой женой в своем новом прекрасном доме.

— Никуда он не вернется и даже не подумает ни от чего отказываться, — заявил Вудвилл, когда мы с ним скакали верхом по зеленой дорожке через поля Пенсхёрста. — Во всяком случае, пока. И в Англии он сейчас тоже не останется, хоть все они и твердят, что отдых он вполне заслужил.

Мы уже несколько дней ждали приезда герцога, который давно обещал покинуть Лондон и посетить свой новый дом в графстве Кент.

— Неужели он действительно так невероятно устал? — отозвалась я. — Впрочем, я не видела его уже несколько недель.

Вудвилл с отчаянием покачал головой.

— Я бы даже сказал, что своей работой он вгонит себя в гроб! Только ведь он не остановится.

— Но почему? Если все утверждают, что уж сейчас-то ему вполне можно остановиться и передохнуть?

— Просто он ни за что не согласится, чтобы такие люди, как ваш дядя Луи, находились в Париже без его присмотра. Нет, он ни за что не оставит Францию без ее регента. И ни за что не позволит, чтобы в его отсутствие арманьяки являлись на мирные переговоры и выдвигали свои требования, ведь тогда он не будет иметь возможности ответить им лично. Мир должен быть заключен; Бургундия к нему готова и, возможно, уже договаривается у нас за спиной с арманьяками. Да и сами арманьяки изрядно подустали, у них исчерпаны людские и денежные резервы. Вы ведь тоже видите, сколько усилий милорд тратит здесь, в Англии, собирая новую армию. В общем, все готовы к заключению мира, и милорд приложит все усилия, чтобы мирные переговоры были проведены. И прежде чем уйти со своего поста, он обязательно добьется мира во Франции.

— Значит, нам снова придется возвращаться в Париж?

Я вовсе не была уверена, что так уж этого хочу. Я использовала время нашего пребывания в Англии, точно старательный клирик, готовящийся к мессе. Я прилежно учила английский язык, читала книги из библиотеки милорда герцога, наняла одного ученого, который помогал мне разбирать тексты по алхимии и разъяснял их потаенный смысл. Я также подыскивала травника, который научил бы меня своему искусству. И теперь мне, разумеется, было жаль все это бросать и ехать в наш огромный дворец в центре умирающей от голода французской столицы.

— Придется. Но признайтесь честно: если бы вы могли выбирать, разве вы не предпочли бы остаться?

Некоторое время я молчала; в его голосе было нечто такое, что предупреждало меня: это очень важный вопрос. Я смотрела на зеленые изгороди, на дорожки, посыпанные красноватым щебнем, поблескивавшим под опавшей листвой, на далекие меловые холмы Южной Англии, на могучие буки, уже отливавшие бронзой.

— Это такая красивая страна! — воскликнула я наконец. — Да, пожалуй, я действительно предпочла бы Лондон Парижу.

Он прямо-таки вспыхнул от гордости и провозгласил, торжествуя:

— Не сомневался, что Англия вам понравится! Не сомневался! Вы английская герцогиня, вы родились, чтобы быть англичанкой. Вам следовало бы всегда жить в Англии.

— У меня и правда такое ощущение, будто здесь я дома, — согласилась я. — Причем здесь это чувство куда сильнее, чем во Франции или даже в Люксембурге. Тут за городом так красиво! Такие чудесные зеленые холмы! А в Париже царит ужасающая бедность, и парижане все голодные, злые; с этим трудно смириться. В общем, я ничего не могу с собой поделать: конечно же, в Англии мне нравится гораздо больше.

— Я и отцу своему сказал, что в душе вы настоящая англичанка.

— И что же ответил вам ваш отец? — улыбнулась я.

— Что такую хорошенькую герцогиню следует навсегда оставить в Англии, чтобы она могла здесь окончательно расцвести.

— Где он живет, ваш отец?

— У него небольшое поместье в Графтоне; наша семья владеет им уже много лет. Мой отец тоже служил герцогу Бедфорду, вашему мужу, а до него — английскому королю. И по-моему, он опять возьмет в руки оружие и отправится воевать во главе своего небольшого войска, желая нас поддержать, когда мы снова вернемся во Францию.

— А в Графтоне так же красиво, как здесь?

— Так же, — гордо сообщил Ричард. — Знаете, мне бы страшно хотелось показать вам наш Графтон. Я прямо-таки мечтаю о том, чтобы вы хоть недолго у нас погостили, увидели мой родной дом.

Искоса взглянув на него, я медленно промолвила:

— Мне бы тоже очень этого хотелось.

И мы оба надолго замолчали.

Но мой супруг и сам оставался в Лондоне и призвал к себе Ричарда Вудвилла. Примерно каждую неделю из Лондона прибывал возок с гобеленами, мебелью или книгами, которые Бедфорд покупал для нашего нового дома. Однажды, поджидая на конюшенном дворе, пока распакуют драгоценную поклажу, я очень удивилась, когда передо мной вдруг склонилась в реверансе неизвестная мне женщина весьма утонченной внешности, но в платье обычной горожанки и в очень скромном белом чепце. Оказалось, что она тоже приехала в том же возке.

— Я — миссис Журдемайн, — представилась она. — Его милость прислал меня вам в качестве подарка вместе со всем этим.

Она кивнула, и из возка тут же выпрыгнул какой-то парень; он подошел к ней и почтительно остановился чуть позади, держа в руках деревянный поднос с крошечными глиняными горшочками. Из каждого горшочка кивало мне головкой зеленое растеньице. Парень поставил поднос к моим ногам, снова полез в возок и извлек оттуда второй такой же поднос с горшочками, затем третий, и, в конце концов, я оказалась в окружении зеленых растений, точно посреди лужайки. Миссис Журдемайн рассмеялась при виде моего восхищенного лица и сказала: