Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945 - Отто Скорцени

Возможность уничтожения всей располагавшейся за Уралом промышленности путем проведения воздушных бомбардировок и диверсий исключалась, поэтому необходимо было выявить ключевые узлы. Ведь промышленность любой страны, особенно такой, где индустриализация проходила при господстве централизованного планирования, обязательно должна была иметь уязвимые места, которые вскоре действительно обнаружились.

Таким уязвимым местом явилась система энергоснабжения, которая наряду с промышленными предприятиями тоже строилась в централизованном порядке. Причем фундамент для нее буквально закладывался вручную. Из-за гигантского размаха индустриального развития предусмотреть создание значительных энергетических резервов просто не представлялось возможным, и потребности в энергии покрывались ровно на столько, на сколько это было необходимо.

В результате в случае целенаправленного вывода из строя определенных звеньев энергоснабжения промышленные предприятия просто бы встали. Следовательно, наиболее уязвимым местом становилась сама единая энергосистема при условии, если ей систематически наносить повреждения. Осознав это, с помощью некоторых технических служб люфтваффе, которые тоже были очень заинтересованы в результатах нашей работы, мы приступили к соответствующему планированию и начали быстро продвигаться вперед.

Однако вся эта системная работа была нарушена и прервана на несколько месяцев из-за вмешательства «самого верха», отдавшего приказ наверняка из самых лучших побуждений, но не до конца его продумав. Все дело заключалось в том, что министр вооружений Шпеер[92] направил Гиммлеру меморандум о большом значении для советской промышленности на Урале гигантских доменных печей в Магнитогорске. В тот же день Гиммлер в присущей ему импульсивной манере отдал приказ, который гласил: «Части особого назначения «Фриденталь» начать немедленную подготовку операции по организации диверсий на доменных печах Магнитогорска. Разрушить их и вывести из строя на длительное время. О ходе подготовки операции и предполагаемом времени ее начала докладывать мне ежемесячно». Этот приказ прилетел ко мне и лег на стол в виде телеграммы-молнии.

После подробного обсуждения поставленной задачи со специалистами мы пришли к двум выводам. Во-первых, ни о самом Магнитогорске, ни о имеющихся в нем производственных сооружениях почти никакой документацией мы не располагали. Следовательно, необходимо было попытаться раздобыть нужный материал, на что могло уйти несколько месяцев. Во-вторых, нам так и не удалось определить, каким образом диверсанты смогут доставить требуемые объемы взрывчатки в места, располагающиеся в непосредственной близости от строго охраняемых объектов, не говоря уже о самих объектах.

Тогда возникла другая проблема — как доложить об этом столь высокопоставленному лицу? Когда я предложил подробно изложить в письменном виде суть вопроса с соответствующими выкладками и направить донесение наверх, то меня подняли на смех. Мне ясно дали понять, что я еще новичок в таких делах и мне следует освоить все тонкости общения с высокими инстанциями.

— Для начала каждому плану, пусть даже самому глупому, необходимо дать высокую оценку, — поучал меня Шелленберг, через канцелярию которого проходил приказ Гиммлера. — Затем следует осторожно докладывать о небольших успехах в проводящейся подготовке и только потом, и то очень аккуратно и понемногу, начинать вкраплять в доклады истинное положение дел. Мастером в этой дипломатии может считаться только тот, кто умудрится подобный план ловко отправить в забвение. Вот как должен поступать идеальный и любимый начальством подчиненный.

Я принял во внимание это наставление, и нам потребовалось целых полтора года на то, чтобы об этом полностью неисполнимом приказе наконец забыли.

Постепенно я получал конкретное и исчерпывающее представление о том, что кроется за понятиями «военная диверсионно-разведывательная операция» и «осуществление диверсий через агентов». Мне, как солдату, прежде всего претили операции первого вида, но и в отношении «осуществления диверсий через агентов» мысленно я был вынужден признавать, что Германия являлась плохой исходной базой для их проведения. Ведь мы оккупировали всю Европу, и возникал вопрос, где найти англичан и американцев, которые согласились бы работать на нас в своих странах? Если предлагать только деньги, то от таких агентов многого ожидать не приходилось.

В противоположность нам союзники намного легче находили себе людей в оккупированных нами странах, где хватало патриотов, которые из одних только идейных соображений искали любые способы побороть «оккупантов».

Поэтому я верил, что следует больше рассчитывать на добровольцев из числа немецких солдат, которые могли бы работать в сопровождении одного или двух местных жителей в качестве проводников и знатоков обычаев местности. Мы хотели проводить «военные диверсионно-разведывательные операции», опираясь сугубо на солдатскую основу.

Вызов к фюреру. — Полет в «Волчье логово». — Главная ставка фюрера. — Перед верховным главнокомандующим. — Выбор пал на меня. — «Мой друг Муссолини». — Секретное поручение. — У генерала Штудента[93] и Гиммлера. — Короткий разговор в Фридентале. — Оценка обстановки Гиммлером. — «Неподходящий человек». — Лихорадочные приготовления. — Блонди. — Полет на «Хейнкель Не-111»[94]в Италию. — Штаб-квартира во Фраскати[95]. — Приглашение к фельдмаршалу Кессельрингу[96]. — Перед моими людьми. — По следу

26 июля 1943 года, надев свой лучший гражданский костюм, я встретился в Берлине в гостинице «Эдем» с одним профессором Венского университета, которого помнил еще со студенческой скамьи. Затянувшиеся обеденные часы за приятной беседой в холле за чашечкой кофе пролетели совершенно незаметно. Мы вспоминали Вену, нашу общую родину и друзей, и тут мною овладело ощущение какого-то непонятного внутреннего беспокойства. Как и полагалось, я заранее сообщил, где в случае чего меня можно найти, так что вроде бы переживать было не о чем — при необходимости меня обязательно подозвали бы к телефону. Однако беспокойство не проходило, а, наоборот, усиливалось.