Ставка больше, чем жизнь - Владимир Тучков

Танцор начал готовиться. Внутренне. Поскольку план действий, как он совершенно справедливо полагал, созреет позже, вырастет на почве глубочайшего убеждения, что этого человека надо убить. Точнее – нельзя не убить. Именно с плана начинают многие, очень многое дилетанты, думающие, что если он будет безукоризнен, то все само собой сделается. Не сделается. А если что вдруг и получится, то последствия будут ужасными. Как, например, это случилось с Родионом Раскольниковым. Который и час выбрал верный, и орудие, и цель благородную. А вот готов-то и не был, потому что схоластическая идея в голове, про тварь дрожащую, – это совсем не то, совсем. Для сердца-то ничего и не заготовил, с пустым сердцем пошел.

Вглядываясь в фотографию Пьеро, Танцор разжигал в себе ненависть к нему. И хоть досье было суховато и чересчур деловито, он не придумывал, а скорее угадывал омерзительные качества объекта, постепенно, мазок за мазком, рисуя в сознании почти физически ощущаемый образ ублюдка, который не должен жить. Который должен умереть не только для их со Стрелкой блага, но и в интересах сотен тысяч обворованных и униженных людей.

И тут система Станиславского, к которой он когда-то относился с пренебрежением тупоголового бунтаря, оказалась как нельзя кстати. Танцор уже не был танцором. Он был Робин Гудом, Владимиром Дубровским, Олегом Кошевым одновременно.

Танцор повернулся к Стрелке и сказал: «Этот скот не должен жить!» И она поверила. И у неё стало покойно на душе.

* * *

Осипов звонил в одиннадцатое отделение милиции, на территории которого и был убит Жариков. Надо отдать должное Дюймовочке, убийство было совершено мастерски. даже с почерком, присущим уголовникам старшего поколения, чтобы запутать следствие. У несчастного было перерезано горло. Работала, несомненно опасной бритвой, поскольку лезвие настолько глубоко вошло, что даже достало до шейного позвонка.

Набрал 254-86-61. И долго слушал длинные гудки. Видимо, всем наличным составом разбирались с каким-нибудь старым знакомым, от которого ни сна, ни отдыха. Перезвонил через пятнадцать минут. Трубка хмуро ответила:

– Дежурный Пилипченко слушает.

У Осипова была заготовлена роль человека, который не знает, что такое милиция, начитавшись газетных публикаций, боится её пуще всего на свете и в то же время стремится к тому, чтобы справедливость торжествовала, а зло было наказано:

– Здравствуйте. У вас тут в марте убили человека…

– Никого у нас тут не убивали.

– Ну как же, на Зоологической улице. Горло перерезали.

– Какая у вас фамилия?

– Это не имеет никакого значения. Просто я хочу помочь вам найти преступника.

– На какой ещё Зоологической, в натуре? А если и убивали, то нечего нам помогать. Сами уже столько замели, что сажать некуда. Вон, Бутырка уже по швам трещит, скоро развалится. – Наступила пауза, видимо, Пилипченко закуривал. – Пф-ф-ф. Так какая у вас все-таки фамилия? Если хотите помочь следствию, то нужна фамилия. А то в день раз по десять звонят, про заложенные бомбы фуфло гонят.

Осипов понял, что перед ним непрошибаемая стена, выстроенная из некомпетентности, отсутствия корпоративной чести и гордости и полной материальной незаинтересованности. Однако решил продолжить попытку:

– Товарищ Пилипченко, а не могли бы вы дать мне телефончик кого-нибудь из следователей? Может, он заинтересуется?

– Какого следователя?

– Да любого.

– Следователи у нас все работают. А если конкретно, то надо фамилию знать.

– Мою?

– Следователя, какой нужен.

Алексей повесил трубку, еле сдержав себя, чтобы не сказать Пилипчинко, что он полный мудак.

Пришлось снова лезть в родную милицейскую базу, отыскивать в ней одиннадцатое отделение второго РУВД центрального круга, а в нем следователя помоложе. Им оказался лейтенант Степанов, Леонид Петрович. Может, он достаточно честолюбив и пока ещё не нашел более выгодной приложения своему служебному рвению. Хотя это, конечно, можно было узнать и у Пилипченко, изменив голос и назвавшись майором с Петровки. Наверняка ведь не допрет, что на Петровке есть телефонные справочники ГУВД. Однако ещё раз услышать этот пацанский говорок Осипову было бы омерзительно.

Наудачу набрал номер Степанова, хоть был уже изрядный вечер, время, когда нормальные следаки расслабляются с интенсивностью, обратно пропорциональной затраченной на работе энергии. Однако этот был на месте:

– Следователь Степанов на проводе.

Нормальное начало, подумал Алексей, хоть живой человек. Коротко кашлянул, как бы преодолевая внутренние сомнения и набираясь храбрости:

– Здравствуйте, Леонид Петрович. Мне ваш телефончик на Петровке дали, капитан Шилов, если знаете. Тут такое дело получается, что я кое-что знаю об одном убийстве. Вас это интересует?

– Да, да, продолжайте.

Алексей ещё два раза кашлянул. А потом деревянным голосом, без интонаций, словно долго готовил речь и наконец-то решился:

– На вашей территории, на Зоологической улице в марте месяце было совершено убийство человека. Ему перерезали горло.

– Алло!.. Алло!.. Говорите!.. Фу-фу! Алло!.. Стук-стук-стук. Алло, я вас совершенно не слышу. Алло, вы меня слышите? Перезвоните, пожалуйста, по другому телефону. Алло! Два-пять-семь-четыре-три-три-один, два-пять-семь-четыре-три-три-один. Ту-ту-ту-ту…

Ну вот, обрадовался Алексей, хоть один человек у них там нормальный. Во-первых, клюнул, заинтересовался. Во-вторых, хочет мой телефон засечь, чтобы я позвонил на аппарат с определителем номера. Этот далеко пойдет, с мозгами парень. А может быть, правда, и наоборот получится, коллеги быстро укоротят. Однако мы его определитель задавим нашим чипом, экспроприированным на Митинском рынке. Осипов набрал 257-43-31. И услышал срекотание определителя. Стрекотало долго, поскольку индикатор номера никак не мог показать ничего вразумительного. Наконец-то разочарованный лейтенант поднял трубку.

– Алло, так слышно?

– Да, получше. Но тоже что-то плоховато. А вы не могли бы…

– Леонид Петрович, я из автомата звоню, у меня на карточке очень мало времени осталось. Вы ведь, наверное, в курсе, что в марте на Зоологической улице был зверски убит человек? Извините за каламбур. – Осипов понял, что ляпнул совсем не то, по роли ему не положено каламбурить, а если уж сорвалось, то уж следует не замечать этого. – На днях я тут невольно для себя кое-что узнал. И мог бы оказаться для вас полезным. Вы ведь знаете этот случай?

– Ну, я так сразу затрудняюсь ответить. Надо бы документы поднять. Знаете, я как следует подготовлюсь и где-нибудь завтра позвоню вам. Идет? Вы мне свой телефончик оставите…

– Леонид Петрович, давайте уж лучше я вам. Дома у меня телефона нет. А со службы, знаете, мне не вполне удобно. Дело-то серьезное. Коллеги начнут что-нибудь домысливать. Сплетни пойдут.