Патриарх Тихон - Михаил Вострышев

6/19 июля 1918 года газета «Известия ВЦИК» объявила, что накануне — 5/18 июля 1918 года — под председательством Свердлова состоялось заседание ВЦИК, одобрившее расстрел Николая Романова в Екатеринбурге 3/16 июля. Газета при этом, по решению того же ВЦИК, трусливо налгала: жена и дети бывшего императора живы-здоровы и отправлены в безопасное место.

Почти не нашлось в притихшей России людей, во всеуслышание осудивших казнь государя. «Не возбранять согрешающим есть только грех, — поучал святитель Филипп, митрополит Московский, — ибо если кто и живет законно, но прилепляется к беззаконным, тот бывает осужден от Бога, как соучастник в злых делах». Патриарх Московский и всея России Тихон не совершил этого греха. Узнав, как и другие москвичи, из газет о случившемся, он в тот же день созвал совещание Соборного Совета, на котором порешили безотлагательно совершить в церкви Епархиального дома, где заседал Совет, панихиду по убиенному императору. В протоколе совещания есть собственноручная приписка Святейшего: «Благословляю архипастырей и пастырей молиться о сем на местах». А два дня спустя, в праздник Явления Казанской иконы Божией Матери, патриарх служил литургию в Казанском соборе, находившемся по соседству с Кремлем, занятым ВЦИК, и в переполненном храме произнес проповедь, ставшую исторической:

— …Счастье, блаженство наше заключается в соблюдении нами Слова Божия, в воспитании в наших детях заветов Господних. Эту истину твердо помнили наши предки. Правда, и они, как все люди, отступали от учения Его, но умели искренно сознавать, что это грех, и умели в этом каяться. А вот мы, к скорби и стыду нашему, дожили до такого времени, когда явное нарушение заповедей Божиих уже не только не признается грехом, но оправдывается, как нечто законное. Так, на днях совершилось ужасное дело: расстрелян бывший государь Николай Александрович, по постановлению Уральского областного совета рабочих и солдатских депутатов, и высшее наше правительство — Исполнительный комитет — одобрило это и признало законным. Но наша христианская совесть, руководясь Словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению Слова Божия, осудить это дело, иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Не будем здесь оценивать и судить дела бывшего государя: беспристрастный суд над ним принадлежит истории, а он теперь предстоит перед нелицеприятным судом Божиим. Но мы знаем, что он, отрекаясь от престола, делал это, имея в виду благо России и из любви к ней. Он мог бы после отречения найти себе безопасность и сравнительно спокойную жизнь за границей, но не сделал этого, желая страдать вместе с Россией. Он ничего не предпринял для улучшения своего положения, безропотно покорился судьбе… И вдруг он приговаривается к расстрелу где-то в глубине России, небольшой кучкой людей, не за какую-то вину, а за то только, что его будто бы кто-то хотел похитить. Приказ этот приводят в исполнение, и это деяние, уже после расстрела, одобряется высшей властью. Наша совесть примириться с этим не может, и мы должны во всеуслышание заявить об этом как христиане, как сыны Церкви. Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточат в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы все это претерпеть в уповании, что и к нам будут отнесены слова Спасителя нашего: Блаженны слышащие Слово Божие и хранящий е!

* * *

Опасаясь за жизнь своего архипастыря, Совет объединенных приходов Москвы организовал из безоружных горожан-добровольцев охрану патриарших покоев на Троицком подворье. Договорились, что в случае ареста патриарха надо будет суметь ударить в набат, и следом колокольный звон польется со всех московских церквей, созывая народ. И двинутся крестные ходы к Троицкому подворью, а оттуда к месту заключения Святейшего, и не разойдутся пасомые, пока не будет выпущен их пастырь.

Понимая, что, несмотря на все предосторожности, жизнь заступника Русской Церкви все равно находится в опасности, Соборный Совет в тайном заседании избрал несколько заместителей патриарха, которые один за другим, в зависимости от того, будут ли они находиться в тот момент на свободе, должны заменить владыку Тихона в случае его насильственной смерти. Депутация членов Собора сообщила об этом Божиему избраннику и посоветовала ему скрыться за границу, чтобы не повторить участь императора. «Бегство патриарха, — ответил, улыбаясь, святитель Тихон, — было бы на руку врагам Церкви. Пусть делают со мною все, что угодно».

21 августа/3 сентября в «Вечерних известиях Московского Совета рабочих и красноармейских депутатов» была опубликована статья «К делу разоблачения английской и французской миссии», где была предпринята попытка привлечь Святейшего к судебной ответственности за «контрреволюцию»: «В этом деле замешан патриарх Тихон, который начальнику миссии Локкарту[26] обещал полное содействие. В случае переворота он обещал выступить к народу с особым словом, указав на англичан и французов, как на единственных спасителей России, и во всех церквах отслужить молебствие». На следующий день «Известия ВЦИК» подхватили клеветническое сообщение: «Патриарх Тихон чрезвычайно интересовался ходом заговора и, очевидно, не без волнения ждал его реализации».

Эти заявления стали началом очередной кампании преследования патриарха и могли иметь самые серьезные последствия, так как проходящие по этому делу официальные представители Великобритании, Франции и США были арестованы и обвинены в организации мятежей в Москве и Ярославле, подготовке ареста Советского правительства, покушении на председателя Совнаркома Ленина и убийстве председателя Петроградской ЧК Урицкого, а также в создании широкой шпионской сети.

Профессор Н. Д. Кузнецов по поручению Церковного Собора тотчас связался с управлением Совета народных комиссаров и заявил, что «Святейший патриарх принадлежал и принадлежит к тем духовным лицам, которые никогда не смешивали религию и политику и в этом отношении высоко ставят свое архипастырское служение, возвышающееся над всякими партийными целями и всех призывающее к миру и любви и прекращению вражды». Кузнецов потребовал публикации постановления Собора о лживости обвинений против патриарха, который и о заговоре-то узнал впервые из советских газет.

Опровержение, конечно же, напечатано не было. Но травля патриарха стала более изощренной — допросы, обыски, перлюстрация писем. На Святейшего наложили контрибуцию в сто тысяч рублей, лишили продовольственного пайка.

Но чем тяжелее становилось патриарху, чем громче безбожие заявляло свои права на власть, тем теснее становилось в храмах, и шли туда уже не только простолюдины, но и вчера еще смеявшиеся над религией студенты, врачи, профессора. И нередко именно они добивались теперь во ВЦИКе разрешений служить в той или иной церкви патриарху Московскому и всея России, духовному врачевателю русского народа, человеку с добрым и кротким ангельским ликом.

Но было у владыки Тихона и другое лицо — твердое, светившееся глубоким пониманием жертвенного служения, той нечеловеческой ответственности, которую на него возложили вместе с белым клобуком патриарха Никона. Помнил он об этом и когда сочинял непримиримые со злом послания, и когда равно соглашался отпевать и «белых» и «красных», помнил, когда его пытались втянуть в политическую жизнь, требовали объявить себя врагом части своего народа, просили одобрить то или иное «движение». Вот характерный пример из воспоминаний русского эмигранта князя Григория Трубецкого: