Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало - Андрей Мягков

Она смотрела на Мерина с материнской строгостью.

Слова о «зацепке» полковница бросила не на ветер. На следующий же день Мерин, получив право на допрос кладовщика, напутствовал Филина:

— Толь, не гони лошадей, ладно? Никаких отсебятин. Посмотри на него, спроси об условиях содержания — и домой. А мы уж потом будем с их руководством говорить о его экстрадиции к нам. Главное — что он сам скажет, если скажет, конечно. Это наша пока единственная ниточка, не порви. Без этой ниточки мы в полном нуле, даже в минусе, понимаешь?

Анатолий улыбнулся и сказал только:

— Хрен бы.

— Ты прав, — без особого труда понял его Мерин, — если бы не твоё давишнее «красноречие», хрен бы я побежал к Клёпе, хрен бы она меня выслушала и хрен бы пустила в ход свою «зацепку». И предстоящее свидание тоже хрен бы мы сегодня имели. Так, что ли?

— Молоток, — Филин одобрил меринский перевод своего монолога.

— И всё-таки — не гони лошадей. Лады?

— Ну! — сказал Филин, и это означало: не грузи голову, начальник, ты имеешь дело с высоким профессионалом.

По Москве, насвистывая знаменитую мелодию из оперы «Аида», Филин гнал с недопустимой скоростью.

Он лихо затормозил у изолятора КГБ, вышел из машины, перепрыгивая через лужи, подбежал к милицейской будке.

Ритуал прохождения был тот же, что и накануне, разве что более тщательный: дольше проверяли бумаги, сличали фотографии, звонили, открывали засовы…

В кабинет Коняева Толя вошёл с вопросом:

— Ну что, увезли на допрос?

Коняев выскочил из-за стола, протянул Филину руку, сказал, приветливо улыбаясь:

— Нон проблем, покушали и отдыхают. Прошу, — он пропустил посетителя вперёд.

Они шли длинными коридорами, поднимались по лестницам, у постов предъявляли пропуска. Наконец остановились у железной двери. Коняев достал ключи.

— Одна такая. Люкс с видом на море, — весело сказал он и жестом пригласил Филина войти.

Толя перешагнул порог.

Комната, действительно, мало походила на тюремную камеру: большая, светлая, с двумя зарешёченными окнами. У стены — журнальный столик, кресло, старый чёрно-белый телевизор… В правом углу — кровать. На ней лежал небольшого роста худощавый человек с запрокинутой головой. На пол стекала тоненькая струйка крови.

Коняев охнул. Взгляд его застыл от неподдельного ужаса.

Мерин остановил машину у бетонной высотки, щёлкнул замком, направился к подъезду. На стене рядом с дверью на чёрной мраморной доске значилось:

МЕЖДУНАРОДНЫЙ ОТДЕЛ ГРАЖДАНСКОЙ АВИАЦИИ (МОГА).

Мерин поздоровался с охранником.

— Не подскажете, как пройти к Хропцову Вилору Семёновичу?

— По какому вопросу?

— По личному, — улыбнулся Мерин и достал удостоверение МУРа.

Тот не стал его раскрывать, бегло окинул краем глаза:

— Второй этаж, пожалуйста, седьмой кабинет. Лифт направо.

— Спасибо, — Мерин пошёл по лестнице пешком и ему как раз хватило времени, чтобы выкинуть из головы возникшую грустную мысль: никогда России не быть богатой, пока у неё чиновник сидит на чиновнике и охранниками погоняет. Всегда будем «догонять и перегонять…».

Он постучал в дверь под номером 7 и… подумал, что не туда попал. Приёмная и кабинет находились в одной, метров под двести квадратов комнате, напоминавшей скорее часто показываемые по телевизору офисы воротил большого бизнеса, нежели рабочее место средней руки государственного служащего: посреди ветвистого зимнего сада голубело корыто «бассейна» с гротами, фонтанами и разноцветными рыбками, на ветвях одного из деревьев раскачивалась клетка с двумя жёлтыми попугаями, диваны и кресла приятно ласкали взгляд матовым отливом дорогой кожи.

Навстречу ему, не отрываясь от телефонной трубки, поднялся невысокий, немолодой человек с роскошной, закрывающей лоб пепельного цвета шевелюрой. Он указал Мерину на стул, даже предложил сигарету, но прервать телефонный разговор никак не мог, потому извинялся и жестами призывал к великодушию.

— Нет, нет, Бориса Георгиевича нет, Борис Георгиевич ещё в командировке, я всё доложу, да, да, да… — Этому «да», казалось, конца не будет.

Секретарша Мила, отделённая от хозяина кабинета высокой ширмой, короткими односложными репликами отвечала на непрерывные телефонные звонки и ловко управлялась с косметикой: судя по её опухшим глазам и неестественно красному носу, она недавно плакала и теперь силилась придать лицу прежнюю яркость.

— Да, да, да. Понимаю, — продолжала «шевелюра», не без интереса наблюдая за Мериным. — Непременно. Да. Сейчас же распоряжусь. Договорились. Всего доброго. Фу-у-ух, надоели, сил моих нет. Простите великодушно. Хропцов Вилор Семёнович.

— Мерин, майор Московского уголовного розыска.

— Очень приятно. Ещё раз простите: начальства нет, приходится отдуваться. Людмила Николаевна, — крикнул он секретарше, — голубушка, 147 и 21–16 на компьютер, будьте так любезны. Трушин Виктор Яковлевич и Кремнёва Лилия Осиповна. Вот их данные. — Он протянул Миле бумаги. Повернулся к Мерину: Чем могу быть полезен?

— Я, Вилор Семёнович, пришёл к вам за советом и помощью. И сейчас, простите, случайно оказался свидетелем вашего разговора с… э-э-э, как его фамилия?

— Кого?

— С кем вы только что говорили?

— А-а-а. Ники… Николаев, кажется. А что вас интересует?

— А зовут его?

— Кого?

— Николаева.

— Николаева? — переспросил Хропцов. — Как зовут Николаева? Я зову его по имени. Гриша. А отчества не знаю. Никогда не знал. А в чём дело?

— Скажите, Вилор Семёнович, если мне не изменяет память, 21–16 — это ведь Нью-Йорк?

— В смысле?

Мерин улыбнулся.

— В смысле — рейс Москва — Нью-Йорк?

— Кажется, да.

— И фамилию заказчика напомните, пожалуйста.

— Фамилию? Трушин Виктор Яковлевич.

— Нет, это 147-й, это другое направление. А 21–16, в Америку? Вы называли фамилию, я не запомнил. Что-то вроде Кремнёвой. Кремнёва Лилия Осиповна.

Хропцов повернулся к секретарской ширме, крикнул недовольно:

— Людмила Николаевна, вы ещё здесь? Может быть, хватит живописью заниматься? — И вновь обратился к Мерину: — Чёрт-те что, а не помощники. За смертью посылать. Простите, что вы сказали?

— Я вспоминал фамилию…

— А, да, да, совершенно верно: именно Кремнёва Лилия Осиповна. Верно.

— Она по заявке?

— Разумеется.

— И что за организация?

— Так это депутаты Верховного Совета. Им отказывать не разрешено. Гордость нашего отечества. — Последнюю фразу, дабы посетитель не принял её за крамолу, Хропцов произнёс полушёпотом: — У нас ведь в стране есть, чем гордиться: министерства, ведомства, аппараты руководителей страны… Ну и Верховные советы, разумеется. Этим в прошлом месяце пол-лимита отдали: у них как только каникулы — все за рубеж. С визами у них свои каналы, а билеты к нам, куда они денутся. Ну и по письмам. Пишут, просят. Вот у меня мартовские — видите сколько. — Хропцов холёными пальцами тронул лежащую на столе толстую стопку прошений. — Мы их называем «писателями»: Союзы, академии, организации, делегации — мало ли?