Катарсис-1. Подноготная любви. Психоаналитическая эпопея - Алексей Меняйлов

Таким образом, причина и следствие меняются местами: раз гомики и копрофилы вызывают друг у друга чувства (ревность и т. п.), схожие с теми, что бытуют у средних жителей, то из этого следует, что «средний», на самом деле, есть хоть и жухлый, но всё равно некрофил. Несвободный от гомосексуальности (анальной «сексуальности»), хотя до поры и подавленной. О чём, собственно, и свидетельствуют психоаналитические исследования. Из того, что столь многие прекрасно знают, что такое ревность, мы вновь приходим к осознанию распространённости анально-накопительского бытия, готовности населения принять диктатора (или стать чиновником или алкоголиком) и неспособности даже понять, что это такое — половинка.

Таким образом, из того, что Гитлер ревновал, следует только то, что у него были гомосексуальные влечения (помните тип его охранников?), в лучшем случае подавленные.

Итак, Гитлер в наше время признан бесноватым, но только потому, что проиграл под Сталинградом. А не будь Сталинграда, Гитлер по примеру одного из своих предшественников (фюрер считал себя, в частности, реинкарнацией императора Тиберия — того самого, во время правления которого был распят Иисус; Тиберий получил власть по усыновлению и, в свою очередь, усыновил следующего императора) усыновил бы какого-нибудь мерзавца, тот бы, приняв власть, «вспомнил», что мать его в тот достопамятный день за девять месяцев до его рождения была, действительно, близка с Адольфом, дефектирующие «возлюбленные» Гитлера до самой смерти хранили бы молчание, и в истории Гитлер остался бы для женщин образцом мужественности. Как уже остались национальными героями многие ему подобные. Или «святым Божьим человеком» — тоже высокоценимая копрофилами форма властвования над людьми.

Женщины льнули к Гитлеру всегда, ещё даже до того, как заработали печи лагерей смерти Дахау, Освенцима, Майданека; это женщины не дали ему покончить жизнь самоубийством, когда он отсиживал девять месяцев в тюрьме, — и это был не единственный случай.

Но и мужчины, пренебрежённые своими фрау, от них не отставали: они строились в колонны и организовывали лагеря смерти. Первые пленные немцы даже под конвоем смотрели на конвоиров свысока. Им понадобилось как следует поморозиться в русских снегах, чтобы сникнуть и, подымая дрожащие руки, жалобно кричать: «Гитлер капут!» Характерная фраза! Для них прекратить убивать означало не сдачу в плен, не прозрение, — а смерть Гитлера! Самое последнее для них дело. Вспомните хотя бы кадры кинохроники: десятки тысяч мужчин, марширующие в геометрически правильных колоннах, единым духом одновременно вскидывающие руку с рёвом «Хайль Гитлер!».

Рейх кончился на следующий день после того, как их фюрер, подобно тому как всю жизнь непроизвольно прикрывал ладонями область паха, в своём последнем бункере, пряча гениталии свои и своей фрау навсегда, приказал и её, и себя сжечь. Уже на следующий день не стало ни СС, ни всего остального, и восточные немцы, «прозрев», стали рьяно строить новое общество. Сталинское.

Скорее всего, они ничего не поняли и по поводу своих фрау. Ведь то, что эти благообразные женщины предпочитали мужьям Гитлера, можно осмыслить. Эти женщины не были непорочными жертвами; подобно тому как желающая стать графиней, узнавшая графа даже переодетым, не может считаться им соблазнённой. Из разборчивости женщин следует, что в Гитлере они угадывали возможность исполнения своих тайных желаний. Тех тайных вожделений, которые с мужьями они во всей полноте удовлетворить не могли. Тех вожделений, которые для них значимы более, чем всё остальное, — иначе бы они ради Гитлера не пренебрегали мужьями и не слали на смерть своих детей. Какое же скрываемое женщинами влечение так их гложет, что они, пренебрегая всем, готовы следовать за ним? Причём влечение это присуще не каким-то сомнительным женщинам, а практически всему женскому населению, ведь преклонялась перед фюрером вся Германия; поэтому достаточно корректно можно говорить о женщине вообще, о некоем собирательном образе.

А перед этой женщиной Гитлер открывал возможность сделать то, что большинство людей позволяют делать только в символической форме — нагадить мужчине на голову. Тем уничтожая мысль, слово, а потому единственную для себя преграду к безумию, трансу, экстазу, восторгу, трупному запаху.

Итак, из того, что практически всё женское население Германии своим мужьям предпочло Гитлера, следует, что для женщины, в отличие от половинки, мужчина значим в той и только той мере, в которой он позволяет ей на себя навалить.

Но и это не самое глубинное желание. Шестеро из семерых «возлюбленных» Гитлера (навалили на фюрера больше, чем случайные «любовницы») покончили жизнь самоубийством, но этим список не ограничивается. Застрелился, наконец, и обосранный разве что не с головы до ног фюрер. Могилы убитых гитлеровцев, будь они собраны в одном месте, тянулись бы на сотни, если не тысячи километров. Их наиболее глубинным вожделением была смерть. Это — некрофилия.

Но «Гитлер», как и смерть, бытует в разных образах, и пуля из «Вальтера», и бензиновая кремация ещё далеко не полное его уничтожение. Гитлер свою Еву называл возлюбленной — так её называют до сих пор тысячи исследователей. Она, не успевая читать столько, сколько читал её будущий супруг, решила, как она говорила, быть просто женщиной — и сейчас так называют ей подобных. Он назвался её мужем — разве он не был идеалом немок? Разве они не мечтали выйти замуж по страстной любви? На ковре Гитлер Еве казался более эротичным, и она нисколько не сомневалась, что возникающее в ней перед дефекацией возбуждение любовное. И другие женщины Гитлера так же называли возникающее в них возбуждение, потому что они в точности то же чувствовали и к другим своим мужчинам, только послабее. Разве не те же слова используются и для описания «увлечений» Гитлера авторами из многих стран, — и это потому, что весь мир водим одним духом!

Страстно любимый Гитлер уже тем победил планету, что лишь один писатель — Лев Толстой — осудил страстную любовь. Удивительно, насколько в быту Гитлер похож на Наполеона (да и на Петра I тоже), но, при множестве поношений Гитлера, опять-таки один только Лев Николаевич обличил Наполеона как «самонадеянное ничтожество» (ПСС, т. 48, стр. 60-61). Но в мировой науке мнение Льва Николаевича считается нонсенсом по той причине, что мало кто из мировых авторитетов (за исключением нескольких русских писателей и историков) так считает. Да и насчёт русских авторов тоже заблуждаться не стоит: для них Пётр I, который издевался над людьми даже после того, как сажал их на кол и они уже агонизировали, — гений, потому что, в отличие от Наполеона и Гитлера, свой. Что уж тут говорить об их восприятии идеи ложности страстной любви!

Да, Гитлер победил мир, хотя сам был рабом. В сущности, ничтожеством, дерьмом, и не только снаружи. Дерьмо победило мир, что следует хотя бы из того, какие свои поступки люди описывают с помощью слов: гений, любовь, эротичный, женщина, мужчина.