Почти живые - Андрей Дышев

Она положила трубку, с нежной улыбкой посмотрела на Ольгу и добавила:

— Вот так мы и работаем. По совести и во благо справедливости. Даже если звонит высокопоставленный чиновник из правительства… Давайте повестку, милая, и топайте домой. Топайте и думайте, думайте, думайте. Пока что у меня нет оснований предполагать, что у преступника был соучастник. Хотя я могу и ошибаться.

Ольга встала и подошла к двери. Ей казалось, что кабинет заполнен водой и каждый шаг требует усилий. Взгляд следователя тупо давил в спину. А может, это уже не взгляд? Может, следователь достала из стола табельное оружие и целится Ольге между лопаток?

Ольга взялась за ручку, но дверь оказалась запертой. Ольга потянула сильнее. Дверь не поддалась. «Сейчас она выстрелит!»

— От себя, милая! От себя! — с мягкой насмешкой подсказала следователь. — Нельзя же быть такой рассеянной!

* * *

Как тяжело носить в себе обман! Он отравляет жизнь, словно тяжелая болезнь. Он не дает забыться, расслабиться, отвлечься. Он вытягивает силы, делает тело слабым, беспомощным, непослушным… Опираясь на поручень, Ольга спустилась по лестнице, вышла на улицу и остановилась, чтобы собраться с силами и мыслями. «Так жить нельзя», — подумала она уже в какой раз, но как надо жить — по-прежнему не знала.

Нечего даже надеяться — следователь обо всем догадывается. Не случайно же приплела уголовное дело об убийстве профессора. Аналогия! Выходит, она считает, что Ольга сговорилась с Глебом, в какой день и час подойдет к подъезду Сергей, где его настигнет пуля… Волосы дыбом от таких мыслей! Пусть следователь — дура, соломой набитая, но стоит только представить, какая кошмарная картина блуждает в ее мыслях, так даже жить не хочется. Ольга сама вела Сергея к месту казни…

Ольга поплелась на остановку. Порыв ветра вывернул ее зонтик наизнанку. Ольга попыталась вправить непослушные спицы, но у нее ничего не получилось, и она с наслаждением сломала зонтик и затолкала его в мусорную урну… Надо как-то переубедить следователя. Нужно во что бы то ни стало заставить ее выкинуть паршивые мысли из головы.

Она остановилась и оглянулась на здание прокуратуры. Табличка отсвечивала и блестела, как зеркало. Как просто избавиться от тяжести, которая душила Ольгу! Повернуться на каблуках, птицей взлететь на второй этаж, ворваться к следователю в кабинет и сказать: «Глеб Матвеев прячется у меня в квартире. Это он стрелял в Сергея Рябцева». И все! И тяжесть сразу свалится с плеч, и снова зачирикают воробьи, и станет бездонным небо, и ласковый ветер прошелестит по верхушкам берез. И не надо будет лихорадочно думать над своими словами, трястись при виде милицейской машины, не надо будет пресмыкаться перед обстоятельствами. Но почему Ольга не может так поступить? Что ее сдерживает?

Она отвернулась и пошла к остановке. Жалость — вот что. Клейкая, вязкая жалость, которая залепила ей душу. И не смыть ее с себя, не оторвать, пока в памяти будут храниться глубокие, тоскливые глаза Глеба и его слова, размокшие от слез: «Я жил только одной мыслью и надеждой на то, что ты станешь моей. Я готов был в лепешку расшибиться, чтобы сделать тебя счастливой…» Наверное, сострадание — это как болезнь. Слабого человека она одолевает легко, а сильный справляется с ней, не позволяет сердоболию управлять собой и своим разумом. Да, Ольга больна. Она давно и тяжело больна.

* * *

Ее пальцы пробежались по клавиатуре кассового аппарата, и из него с паровозным стуком стала выползать чековая лента. Ольга исподлобья смотрела на покупателя. Импозантный кавказец с благородной сединой в висках. Одет во все белое — шарф, куртка, брюки и туфли. Брови и волосы — черные как вороново крыло, и этот острый контраст подчеркивает богатство и преуспевание. И набрал полную тележку: дорогой «бошевский» перфоратор, электролобзик, «болгарку» и американскую бензопилу, усыпанную сенсорными кнопочками. Куда ему столько? Может, занимается элитным строительством деревянных коттеджей? Вот у кого денег куры не клюют. Наверное, он даже не знает, сколько у него наличности в бумажнике. Раскрыл, провел пальцем по торцу пачки тысячерублевок.

— Сколько с меня?

Такого обсчитать ничего не стоит. Для него несколько тысяч рублей — мизерная величина… Ольга замирает над кассой. В ней борется совесть с отчаянием. Она называет сумму. Кавказец, не считая, кидает на прилавок пачку денег.

— Возьмите, сколько надо! — И отворачивается к окну, покусывая спичку. Демонстрация полного доверия и пренебрежения к деньгам.

Ольга отсчитывает нужную сумму, на мгновение застывает. Ее пальцы уже коснулись лишней купюры. Можно незаметно вытянуть, он не заметит. С него не убудет. Наверняка нечестно заработал такие деньжищи. Наверняка хитрит с налогами, с материалом; где украл, где припугнул, где дал взятку… Обычный современный бизнес. Для него это копейки. А Ольге деньги позарез нужны. Ну просто до отчаянья нужны!

Она не может оторвать взгляда от пачки… Стыдно! Как стыдно! Какая низость! Нет, нет, она не может этого сделать! Ольга встряхивает головой, отсчитывает сдачу — вплоть до копеек, и кладет деньги в тарелочку.

— Заберите чеки и сдачу, — говорит она.

Кавказец сгребает купюры, заталкивает их во внутренний карман куртки и везет тележку к выходу. Ольга отворачивается, чтобы не видеть ни кассы, ни этого человека в белом. Она покусывает губы и тихо мычит. Охранник, прогуливающийся у дверей, с удивлением смотрит на нее.

Что ж она натворила! Сама ведь сказала Диме, что вернет деньги через два дня. Откуда она взяла этот срок — два дня? Ляпнула первое, что пришло в голову. А отдавать-то нечего! Дома нет ни копейки. Мамину пенсию взяла в долг, добавила то, что наскребла у себя, и купила еще одно лекарство для Сергея. Из детского сада звонили — надо срочно принести деньги на подарок директрисе и охрану. Консьержка в подъезде кулаком по столу стучит, требует оплату за минувшие три месяца. Квитанции по квартплате Ольга уже второй месяц носит в пустом кошельке, никак оплатить не может. На колготках Ксюши уже четвертая заплатка появилась. И ко всему этому — долг Диме. Пятьсот долларов — о-е-ей! Когда брала, то не думала, как будет возвращать. Все мысли вращались вокруг негодяя, который смел называть себя «врачом широкого профиля». Откупилась от него, отдышалась и осознала: денег нет и пока не предвидится, а долгов — выше крыши.

— Мне, пожалуйста, лампочку на сто ватт, — просит женщина в нелепой бежевой шляпе, из-под которой вылезают кудряшки.

Ольга погружена в тяжелые раздумья. Она делает вид, что ищет лампочку в нижних ящиках, а сама думает, где взять деньги, где, где, где? А если позвонить Диме, извиниться и сказать, что пока не может вернуть долг? Был бы на месте Димы другой человек, какой-нибудь скандальный и малоприятный тип, Ольга так бы и сделала. Но по отношению к Диме не может. Он слишком благороден, слишком доступен для тех, кто ищет помощи. Он ответит Ольге: «Не надо никаких денег. Будем считать, что ты мне ничего не должна!» Но сколько можно пользоваться его добротой? Сколько можно пить из этого чистого колодца, сколько можно качать из него воду?