Мой сладкий негодяй - Роксана Чёрная

Но это пройдет.

Дождь пройдет и невыносимая боль, рвущая на части грудную клетку, тоже пройдет.

Слышите, пройдет!

Ей не нужен он, этот врач, этот Сладенький! Негодяй. Мужчина вознесший её на небывалую высоту экстаза и с размаху сбросивший в пучину отчаяния.

Но нет. Нет.

Она не будет плакать, а влага на лице, это просто бесконечный осенний дождь, который зарядил с самого утра.

Сама виновата! Маша не должна была поддаваться на такое земное и плотское чувство, как похоть. Любовью назвать это, даже язык не поворачивался Она изменила искусству балет с земным, таким нахальным мужчиной.

Искусство вечно и люди творчества поклоняются ему как богу. Вот он, истинный бог. Живет в сердцах людей и воплощается в их творчестве: картинах, музыке, спектаклях, литературе. Лишь это имело значение. Что такое плотские утехи в сравнении с искусством. Это как сравнить маленькое дерево, красивое, но таких сотни тысяч, с целой вселенной. Все пройдет, дерево срубят, чувства уйдут, растворятся, как пыль в бесконечности вселенной.

Убеждай себя, давай.

Легко обо всем этом думать, но так трудно забыть голос манящий, чарующий; прикосновения от которых бросает в дрожь, и запах. Свежий, с нотками древесины и цитруса. Он как наркотик, который сводит с ума. И Маша сходила с ума и наслаждалась этим каждую чертову секунду, пока он был рядом. Пока он был в ней.

Во что она поверила? Ты действительно думала, что такой мужчина будет тебе верен? Разделит с тобой страсть к собственному делу?

Дура!

Думала, хоть недолго, хоть на миг испытать, то, о чем шепчут люди, да и само искусство. Любовь. Великие произведения были сотканы из человеческих слез и душевных страданий. Значит, теперь и Маша станет монахиней этого храма боли, одного из составляющих искусства.

Кто-то неожиданно толкнул Машу в плечо. Она на миг вырвалась из плена собственных мыслей и даже смогла осмотреться по сторонам. До остановки оставалось всего ничего. Холод, еще недавно даже не ощущавшийся наконец заколол кожу сотнями игл. Ноги и руки занемели, а в носу стало щекотать. Маша чихнула и продолжала идти вперед, шлепая, еще недавно новыми ботинками по лужам. Другого варианта всё равно не было.

В этой части города не было ливневок и вода уже заполнила тротуары, как зрительный зал во время премьеры в Большом театре.

Кто-то из людей еще пытался обойти лужи, перепрыгнуть, хотя это и выглядело как будто клоун в цирке пытается выполнить акробатический номер. Смешно и нелепо. Кто-то же, как и Маша просто вступали в неравный бой с водяными потоками.

Городской шум, в котором в причудливый круговорот смешивались смех детей и громкие разговоры взрослых, словно в насмешку пробивался сквозь мрачную пелену сознания Маши.

Нужно взять себя в руки. Просто идти по жизни дальше, забыть эти три дня. Вот только.

Как убрать с небосвода солнце? Оно лишь зайдет и на следующее утро, вновь ухмыляясь, осветит мокрую, после дождя землю. Таким солнцем был для Маши балет, таким солнцем стал Стас.

Она с самого утра ждала, что он зайдет, заберет, может быть даже извиниться за свое поведение, а потом увезет далеко в страну, где говорят лишь на языке страстных стонов и томного шепота.

Но сначала выяснилось про умершую девушку, что повергло всю больницу: пациентов и персонал в уныние, потом, что Стас на операции, которая длилась несколько часов кряду, а потом Машу неожиданно позвали в ординаторскую. Она неслась туда на всех парах, готовая сызнова вкусит сладость поцелуя и горечь секса. Да, ей было больно, но она знала, что только, испытав болезненность тренировки, ты сможешь выйти на сцену и испытать настоящий всепоглощающий экстаз.

Наивная.

Как высоко она поднялась на крыльях восторга, мечтая о взрослом мужчине и как долго падала, задыхаясь от обиды и гнева, когда увидела в щели двери нагнувшуюся над Стасом заведующую. Маша даже не предполагала, что можно испытать подобную боль. В груди жгло, как будто сердце вырвали и кинули в огонь. И она смотрела на оно тлеет, как обугливается и чернеет, как и наивность, которой она была подвержена. Теперь никто не назовёт ее наивной, теперь она знает, что даже она не всегда может распознать ложь.

Зачем оно тебе, есть же балет?

Да, верно. Ей не нужны люди. Отец умер, братья перестали общаться, друзей и вовсе никогда не было. Теперь и Стас. Он тоже станет лишь, еще одним человеком, еще одним прохожим, которому Маша не нужна.

Уже стал.

В покрасневших от слез глазах Маши вдруг мелькнул красный свет и она инстинктивно остановилась. Светофор. Она оказалась на многолюдном, несмотря на дождь проспекте. На другой стороне располагалась остановка с обычным ларьком в газетами и несколькими скамейками под стеклянным навесом. Там прятались люди, стараясь хоть на мгновение остаться в тепле. Маша редко бывала в этой части города, но знала, как добраться до дома из любой точки. В Москве это было обязательным условием жизни, если не хочешь попасть под пресс преступности или стать очередной безызвестной жертвой.

Добравшись до остановки Маша обратила внимание, что часть людей смотрят не на приближающийся троллейбус. Она взглянула в ту же сторону. Черная иномарка, Маша не слишком хорошо в них разбиралась, с визгом шин крутанулась на дороге, что удивительно, никого не задев, и пересекла двойную сплошную. После чего оказалась на их стороне дороги.

Люди сразу бурно заобсуждали произошедшее, кто-то пересматривал снятое видео.

— Псих, — услышала она голос сзади и, обернувшись, увидела невысокого мужчину, каких в городе были миллионы. Обычная куртка, обычный зонт и даже лицо ничем не примечательное.

Маша отвернулась. Её не волновали психи, обычные люди, врачи. За пару дней в ее жизни было достаточно людей, чтобы решить для себя что танцы ей дороже. Только там на сцене или в репетиционном зале Маша полностью владела собой, своим телом и чувствами. Там ей был не нужен никто. Она стремилась туда всем своим повреждённым сердцем, уповая на то, что Балет вылечит болезненное влечение к Стасу.

Шмыгнув, она вскинула взгляд на вставший перед ней троллейбус и поправив сумку сделала пару шагов вперед, встав в очередь тех, кто стремился покинуть залитую дождем улицу и оказаться в салоне. Двери разъехались. Маша, взглянув на мелькнувшую в окне грузную фигуру кондуктора уже занесла ногу на нижнюю ступень. Маша мысленно уже была внутри, уже рассматривала в панорамные окна бесчисленные дома, машины, людей, уже спешила домой, в тепло в безопасность. Туда, где не будет Стаса и его власти над ней.

Внезапно в сознание пробилось несколько возмущенных голосов, а её дернули в сторону, освобождая дорогу другим пассажирам.

Она знала, кто это был. Знала стальную хватку и ожог, оставшийся на заледенелой руке. Она сразу почувствовала оцепенение, то самое возникавшее при малейшем контакте со…