Иди ты к лешему! - Тамара Шатохина

Я фигела с него. До чего извращенное мышление у мужика. И если так же он воспитывал и сына, то о каком адекватном общении с простыми, нормальными людьми вообще могла идти речь? Он считал, что я просто обязана даже ценой необратимой потери здоровья, с риском для своей жизни, спасать его сына. Потому, что он даст мне за это денег. Я молчала. Послать его далеко и надолго, обозначив свое отношение лично к нему, я могла. Но что, если и правда есть мизерный шанс на спасение? Я вспоминала перечисленные травмы и в душе холодело. Сожжено и изрезано лицо… что-то с грудной клеткой? И тот сон… возможно, что он не просто так. Тогда понятно, что нужно от меня. И мои шансы не так малы теперь, когда я опять одна из них. Я попытаюсь.

Снимая одежду, раздеваясь догола в душевой, переодеваясь в стерильный халат, я уже не раздумывала, а просто боялась. Боялась увидеть, что с ним сталось. Меня провели по коридорчику, завели в палату. Там уже ждал Лев, тоже весь в белом и в стерильном колпаке на голове. Я предварительно обвязала парик косынкой, полностью спрятав волосы, как велели. Две кровати стояли почти впритык одна к другой. Между ними всего ширина табурета, который стоял тут же.

Я во все глаза смотрела на Романа. Лица, действительно — не было. Не было повязок на нем, кроме куска марли на глазной впадине.

— Глаза нет, — хмуро объяснил Лев, — это не восстановится. Вы готовы? Ложитесь в кровать, освободите руку до локтя. Ту, что ближе к нему. Кладите на табурет. Глаза закройте и лучше не открывайте. Приступайте, Мастер. — обратился он к пожилому мужчине, вошедшему в палату следом за мной.

Я выполнила все требования. От ужаса поколачивало. Я не узнала мужчину на койке рядом. Страх заполнял меня, от него темнело в глазах. Что, если Лев ошибся? А он ошибся. Он же не умрет? Пустота вползала в душу, вымораживая ужасом и отчаяньем. Я дам все, что ему нужно, пусть так и будет. Я не успела понять, когда он стал мне не просто небезразличен? После всех гадостей, сказанных в мой адрес, после этой бабы рядом с ним… как это могло произойти? Неужели те несколько минут в темноте и то его тягучее, мучительное: — На-астя?… Я точно ненормальная.

Незнакомый мужчина что-то говорил на неизвестном мне языке. Звучно, торжественно. Потом мою руку привязали красивой пестрой лентой к серой руке Романа. Он не выживет — паниковала я. Такой серой, неживой кожи не бывает у живых людей.

— Анастасия, закройте глаза. Крепко зажмурьте и не открывайте. Для вас же лучше.

Я послушалась. Ощущения обострились. Звуки обряда лились, как торжественный гимн, лента на руке холодела, сжимая руку крепче и крепче. Потом она шевельнулась, поползла и я не выдержала — посмотрела. Это была небольшая змея. Вернее, совсем маленькая, все такая же пестрая и яркая, какой была лента. Она обвила наши руки и вонзила два зуба в запястье Романа. Потом, не успела я закричать и дернуться, кинулась на мое. Резкий укус, жжение, мой крик ужаса… и темнота.

Пришла в себя, находясь все на той же кровати. Я помнила все и первым делом дернулась взглянуть на свою руку. Она все так же была притянута к руке Романа, но уже просто бинтом. Послышался голос Льва:

— Нужно три дня, вернее — трое суток рядом. Он уже дышит увереннее. Кожа порозовела. Я благодарен вам, безмерно благодарен. Я удвою сумму, Анастасия.

— Я в туалет хочу. — проворчала я, — как вы себе представляете эти трое суток?

— Я ухожу, зайду позже. Здесь санитарка, вам помогут.

Мне помогли. Но эти трое суток были пыткой. Я не говорю про его боль, отголоски которой гуляли и по моему телу. Тяжело было лежать, не вставая и почти не двигаясь. Единственным развлечением и отрадой было видеть, как розовеет его кожа на открытых участках рук. Как светлеют зашитые порезы на лице, опадают волдыри на коже лица и шеи. Он уже сам дышал, я слышала его дыхание — спокойное и глубокое, как во сне.

Значит, это правда? Я и есть та самая любимая женщина? Но он согласился, что та блондинка лучший вариант, принял ее, уделял ей внимание, выходил с ней на люди, а меня не искал все эти месяцы. Потому, что я стала не перспективна. Я не дам им знать, что опять стала лесавкой. Все сейчас правильно, все верно. Пусть живет, как решил. А тот букет был прощальным? Скорее всего, так и есть. Он сам не пришел и цветов больше не присылал.

Я смотрела на него и прощалась. И удивлялась опять — как меня угораздило? Неужели мы совсем не в состоянии контролировать возникновение чувств? Вспоминались случаи, когда продолжали любить и пьющих, и бьющих. А я полюбила за то, как он тогда произнес мое имя да подержал в темноте за руку?.. Вопреки доводам разума, вопреки всему. Ну что же… страдай теперь, дурочка.

Обряд расторжения брака провели через четверо суток. Лев перестраховался. И уже имелись все признаки того, что Роман вскоре придет в сознание. Пора было убрать меня с его глаз. В этот раз обошлось без змей. И все прошло гораздо быстрее. Я еле смогла встать после этих суток почти полной недвижимости. Голова кружилась, ноги были, как ватные. Мне дали возможность принять душ, переодеться в свою одежду. Предстояло объясняться на работе за пропущенные рабочие дни. Если меня уже не уволили. В таком случае, деньги, полученные ото Льва, будут не лишними. Во сколько там он оценил жизнь сына? Я достала в такси, вызванном для меня, мобильный и просмотрела сообщения. Да, сумма с шестью нулями.

Развернула такси, попросив доставить меня на работу. Там перенесла несколько очень неприятных минут, выслушав все о том, как я поступила. Но мой бледный вид и шаткая походка послужили доказательством серьезности моей болезни. Мне, мол, было так плохо, что я даже не смогла вызвать скорую. Поэтому оправдательного документа у меня нет. Лев не озаботился этим, все его внимание и забота были отданы сыну. Меня отпустили домой еще на пару дней без оплаты. Такси ждало.

Эти дни я в основном лежала в кровати. Состояние было не очень. Плохо, что не хотелось есть, совершенно. А я понимала, что силы нужно восполнить. Спала почти сутками, вставая только чтобы попить воды или сока да сходить в туалет.

Собираясь, наконец, на работу, утром я взглянула на себя в зеркало, начиная красить ресницы. Смотрела минут пять, не веря глазам, не понимая, что происходит. Ушла к большому зеркалу в ванной и там смотрела опять. У меня были те же малахитовые глаза, те же черты лица, разве только скулы обрисовались четче, да губы смыкались жестче. Но вот волосы… мое каре было золотого цвета. Золотого… Закономерное последствие их змеиного обряда или очередная странность, предназначенная лично мне?

Я перебирала пышные пряди и поражалась — почему у них не изменился вес? Это было золото? То самое — из легенды? Волосинки были тонкими, почти невидимыми по отдельности, но составляли основательную гриву, почти ложащуюся на плечи. Очередные изменения, снова со мной происходит что-то непонятное. И не с кем посоветоваться, не у кого спросить.

Сейчас я уже могла бросить работу, уехать к Юре на заставу, порешать с братьями, как быть дальше. Но мне надоело прыгать туда-сюда. Работа нравилась. Нравились люди, работающие со мной. У меня все устоялось, успокоилось. И я не буду опять бежать от них, не стану. Вынув радиотелефон, который приобрела недавно, позвонила Мышке и спросила, сможет ли она приехать ко мне? Мне очень нужно это. Саша справится с Коровкой. Я знала, что все сыновья с детства умели и растопить печь, и вскопать грядку, и обиходить скотинку.