Следующий год в Гаване - Шанель Клитон

Я удивляюсь тому, как много на оживленных улицах туристов и местных жителей. Приезжих выдает новая обувь, в руках они держат фотоаппараты и, стараясь рассмотреть все вокруг, постоянно задирают головы вверх.

Сегодня англоговорящие люди на Кубе встречаются нечасто, но это, несомненно, изменится, поскольку все большему количеству американцев выдают визы. А если в конце концов ограничения будут сняты, туристы из Америки смогут путешествовать без преград.

– Ты замечаешь, что теперь, когда ограничения начали постепенно снимать, стало больше туристов из Соединенных Штатов?

С каждым вопросом напряжение внутри меня ослабевает. Я смогу провести с Луисом целый день, если буду думать не о его загорелых руках, гордых нотках в голосе и остром уме, а сосредоточусь на том, что находится перед нами. Луис – неординарный человек, его компетентность и уверенность в себе бесспорно привлекают внимание.

Манеры Луиса Родригеса принадлежат не современному миру, а, скорее, эпохе моей бабушки, чья жизнь была пропитана ностальгией. Он словно пришел из тех времен, когда мужчины были джентльменами, и уже только этого достаточно, чтобы меня безудержно влекло к нему.

Он женат. Он женат, Марисоль.

– У нас и прежде был постоянный поток туристов из других стран, а теперь их становится все больше, – отвечает он. – Демография тоже меняется. Конечно, и раньше американцы приезжали, но редко. И большинство из них были американцами кубинского происхождения.

– Все изменится, когда отношения между странами наладятся.

– Да. Так и будет. – Он опускает голову и, понизив голос, наклоняется ко мне. Я ощущаю аромат его мыла. – Куба снова стоит на пороге перемен, и мы все, затаив дыхание, ждем, что из этого выйдет.

Луис быстро, почти рефлекторно осматривает улицу. Он снова понижает голос, а его голова наклоняется еще ближе к моей. Я ощущаю кожей его дыхание. От него не пахнет привычным для меня дорогим одеколоном. Есть что-то интимное в том, чтобы ощущать аромат мыла, исходящий от мужчины, с которым меня разделяет не только океан.

– Для нас сейчас наступили странные времена, – говорит он так, словно у нас с ним есть общая тайна. – На протяжении всей своей истории Куба всегда была зависима от внешнего благодетеля, будь то Испания, Соединенные Штаты, Советский Союз или Венесуэла. Жизнь на Кубе всегда была непростой, но после развала Советского Союза стало совсем плохо. Тогда нам на помощь пришел Чавес – он посылал Фиделю десятки тысяч баррелей нефти каждый день. Они были друзьями, и в результате этой дружбы мы оказались в долгу у очередной иностранной державы. После смерти Чавеса мы снова столкнулись с неопределенностью. И теперь, после почти шестидесяти лет взаимной ненависти, мы вступаем в диалог с Соединенными Штатами. Кастро – я имею в виду Рауля – начал снимать ограничения на частное предпринимательство на Кубе. Если бы он этого не сделал – кто знает, что бы с нами стало. Теневой бизнес существовал давно, нужно было лишь формально признать его законность.

Меня поражают его слова. А еще больше меня поражает то, что за ними скрывается неопровержимая истина. Куда бы я ни посмотрела, я везде вижу признаки кубинской практичности. Это проявляется во всем – и в том, как кубинцы ведут себя на мировой арене, и в их повседневной жизни. Легендарные автомобили, подобные тому, в котором мы сейчас сидим, конечно, бросаются в глаза своими яркими цветами и историей, но, возможно, более впечатляющим является то, сколько нужно труда, чтобы эти машины спустя пятьдесят лет оставались на ходу.

Луис смеется, когда я это говорю.

– Да, нам пришлось стать изобретателями и научиться переделывать все, что только возможно. Эта машина – настоящая роскошь. Мой дед после революции стал известным фотографом. Он нашел свое место при текущем режиме, и мы неплохо жили. Машина принадлежала ему. Но для многих кубинцев такая простая вещь, как владение автомобилем, – недосягаемая мечта. Например, раньше было почти невозможно добыть бензин. Так что да, я упорно работаю для того, чтобы сохранить то единственное, что у меня есть.

– Это должно быть очень тяжело.

Он пожимает плечами.

– Да, так и есть, но не все так плохо. Меня очень выручает, что я помогаю в ресторане и играю для туристов, которые к нам приходят. У меня есть друзья – врачи, юристы, которые в свободное время подрабатывают в отелях, и их доход состоит в основном из чаевых. Мы все живем под сенью Всемогущего кубинского конвертируемого песо.

– А почему кубинское конвертируемое песо так важно? – спрашиваю я, держа наготове ручку, чтобы записать его ответ.

– Кубинцам платят зарплату кубинскими песо. Каждый человек зарабатывает определенное количество песо каждый месяц. Но наличие частного бизнеса или работа в туристической отрасли дает вам доступ к кубинскому конвертируемому песо, которым здесь расплачиваются иностранцы. Конвертируемое песо привязано к доллару. Курс национальной валюты намного ниже. Когда ты получаешь доход в конвертируемых песо, то попадаешь совсем в другой мир. Кубинцы больше сил тратят не на свою карьеру, не на то, чтобы создать инфраструктуру или помочь своим согражданам, а уделяют основное внимание тем, кто приезжает на остров отдыхать. И по иронии судьбы, на сегодняшний день на Кубе существует пропасть между теми, кто имеет доступ к конвертируемому песо, и теми, кто этого лишен.

Я понимала, что между Кубой и Соединенными Штатами большая разница, но не была готова к тому, что она настолько огромная. У меня было чувство, словно я попала в другой мир. Мы с сестрами росли, пользуясь всеми доступными нам возможностями, мы никогда не испытывали финансовых трудностей, мы никогда не сталкивались с теми проблемами, которые я вижу здесь.

– И все же ты продолжаешь преподавать, – говорю я.

– Да. Конечно, деньги очень важны. Поверь, мне пришлось побороться за то, чтобы моя семья получила право на открытие ресторана. В то же время будущее этой страны – это мои студенты. Рано или поздно все изменится. Иначе и быть не должно.

Я слышу в его голосе нотки злости, которые застигают меня врасплох, хотя последние слова он бормочет себе под нос.

– Теперь, когда Фидель мертв? – спрашиваю я.

– Мне бы хотелось верить, что после его смерти ситуация изменится, но кто знает? Все не так просто. Его брат тоже упрямый. Фидель задолго до своей смерти перестал руководить этим цирком, но он все еще отбрасывает длинную тень. Пожилые кубинцы, те, кто прошел через все круги ада, неохотно произносят его имя, опасаясь последствий, – вдруг кто-то решит, что они критикуют режим. Настроения мало-помалу меняются, но слова здесь могут иметь огромную силу. И смертельные последствия.

Я не уверена, были ли последние слова адресованы мне в качестве предупреждения или он их произнес как напоминание самому себе.

– Судя по кадрам, которые мы видели по телевизору, в Гаване оплакивали его кончину, – говорю я.

– Кто-то наверняка горевал искренне. Но много и тех, кто уже несколько десятилетий вынужден притворяться, потому что иначе их семьям может угрожать опасность, – отвечает он.