Прекрасная Дамаянти - Грегор Самаров

— Присматривать за мной? — спросила Дамаянти задрожав, скрывая взор под густыми ресницами. — Что же ты могла бы подсмотреть?

— Высокая повелительница моя! У преданности глаз зоркий, и она умеет читать в сердцах тех, кому принадлежит душа наша. Разве пес не сочувствует радости своего господина, разве он не знает, кто враг и кто друг его господина? Разве твоей служанке нельзя сочувствовать тому, что происходит в твоем сердце?

— В моем сердце! — воскликнула Дамаянти, снова вспылив. — Разве я позволю тебе заглядывать в свое сердце?

— Не сердись, повелительница, — молила Хитралекхи смиренно, — преданность и любовь имеют право читать в сердцах не для того, чтобы предавать, а чтобы служить и помочь повелительнице, и если я сумела читать в твоем сердце, то это только доказывает, как горяча и преданна любовь моя.

— А не для того, чтобы предать меня? — спросила Дамаянти нерешительно. Взгляд ее, казалось, хотел проникнуть в самую глубину души прислужницы.

— Нет, повелительница, не для того. Господин, имеющий власть заставить меня повиноваться ему, все-таки не властен над моей душой, которая свободна и готова служить только госпоже своей, а я хочу служить тебе, сделать тебя счастливой.

В глазах Хитралекхи пылал необыкновенный огонь. Она подняла руки как бы для клятвы. Грудь ее волновалась, смуглые щеки горели пурпурным огнем.

— Я отлично знаю, — воскликнула она, — что и ты, благородная бегум, несмотря на свое высокое положение, подвластна судьбе! Аромат сладкой любви твоей не может изливаться для магараджи, который холоден, гадок и жесток, как змея. Ты, высокая повелительница, сама — великолепнейший цветок в мире, и любовь твоя может проснуться и жить только под таким сияющим лучом солнца, какой светится в глазах чужестранца.

— Ты дерзка, Хитралекхи, — сказала Дамаянти, отвернув в сторону вспыхнувшее лицо.

— Разве приносить жертву богам — дерзость? — спросила Хитралекхи. — Нет, они милостиво принимают все, что предлагают им смертные.

Она вскочила, принесла свою вину и, снова опустившись на колени около Дамаянти, тихо проговорила под нежный аккомпанемент струн:

— «Долго ли томиться у ног твоих милому со смертью в сердце? Приди, о, приди под улыбающуюся сень деревьев в рощу, ведь чудная пора весны так быстро, быстро промчится, а здесь тебя ждет счастье, неизъяснимое блаженное счастье».

Дамаянти жадно внимала этим словам. Глаза ее затуманились. Она прижала руки к сильно бьющемуся сердцу, и на устах ее заиграла блаженная улыбка.

— Но разве я могу тебе довериться? — спросила она, тяжело вздохнув, когда Хитралекхи кончила декламировать. — Не обольщаешь ли ты меня для того, чтобы вернее предать и погубить?

— Разве я не погубила бы и себя вместе с тобою, высокая бегум? — спросила Хитралекхи. — Верь мне, верь той любви, которая наполняет мое сердце и всецело принадлежит одной тебе. Дай мне устроить твое счастье, благородная моя повелительница, позволь позаботиться обо всем и прими из рук моих этот превосходнейший дар неба!

Она снова стала перебирать тонкими пальцами струны и запела нежную песню.

Дамаянти тяжело дышала, она наклонилась и опустила руки на плечо своей служанки. Из глаз ее лились слезы.

— Я хочу тебе довериться, хочу на тебя положиться! — сказала она. — Ты права. Весна промчится быстро, а с ней и цветы, и счастье!

Она склонила украшенную цветами голову к плечу Хитралекхи, и глаза той засияли страстью и торжеством победы.

В предместье Калькутты появилась большая толпа фокусников и раскинула свой лагерь у длинной стены одной из летних вилл. Табор состоял из нескольких телег с парусиновыми палатками, запряженных быками и маленькими осликами. Животных отпрягли, привязали и накормили. В одном из помещений, огороженном крепкими деревянными кольями, находились обезьяны и медведи. Труппа состояла из пятнадцати-двадцати мужчин и почти стольких же женщин, почти все происходили из низшей индусской касты.

Пока часть труппы равняла большую круглую площадку, очищая ее от травы и камней, чтобы раскинуть там несложные приспособления для представлений, весть об их появлении успела далеко распространиться, и собралась толпа праздного люда.

Одни фокусники просьбами и энергичными угрозами удерживали народ от слишком большого напора на огороженное место. Другие, стоя около своих повозок, продавали всевозможные предметы: искусно сплетенные из древесной коры и лыка маты, посуду из различных пород дерева, хотя и грубовато, но не без вкуса выточенную. Вещи эти быстро и охотно раскупались. Некоторый спрос имели и целебные травы, продаваемые пучками или в виде мазей и настоек с примесью крови животных или пепла от сожженных шкур змей и ящериц. Торговали и приворотным зельем.

Не обходились в труппе и без астролога, одетого в белую бумажную мантию, затканную красными нитями. На лбу и на щеках у него были вытатуированы каббалистические знаки. После обычных вопросов о дне и часе рождения он предсказывал грядущие события жизни вопрошавших его, почти всегда соединяя несчастные случайности с предстоящим громадным счастьем. Предсказания встречали безусловную веру, и чашечка, которой астролок перед началом предсказаний обносил толпу жаждущих узнать будущее, очень быстро наполнялась.

Между тем успели устроить сцену. Поперек нее был натянут крепкий канат, а вокруг размещены различные предметы, необходимые для выступлений жонглеров и гимнастов.

Солнце село, и наступила глубокая темнота. Тотчас же зажгли лампы, которые распространяли довольно ясный желтовато-красный мигающий свет, придававший всему окружающему фантастический оттенок. Рослый сильный мужчина явился с огромным тамтамом и, когда все было готово, ударил в него колотушкой с такой силой, что было слышно далеко в окрестностях.

Представление открыл шпагоглотатель — крепко сложенный широкоплечий малый, усевшийся со скрещенными ногами на пол. Откинув голову, он опустил себе в горло трехгранный железный клинок длиною в один фут и закрыл рот. В таком положении при напряженном безмолвном ожидании толпы он пробыл несколько минут, страшно вращая глазами, затем осторожно извлек страшный инструмент. Повторив трюк раза три, он уступил место гимнастам, которые в разнообразнейших позах и группах принимали такие акробатические положения, которые казались невозможными для человеческого тела.

Выступление имело шумный успех, и один из участников тотчас же воспользовался им, обойдя с оловянной чашкой ряды зрителей, не поскупившихся на щедрые подачки.

Затем последовало представление на туго натянутом канате, также исполненное несколькими мужчинами. За ними вышли акробаты, которые с замечательной ловкостью прыгали через большие цилиндрические корзины, жонглировали кружками.

Наконец явился фокусник, почти голый: в набедренной повязке и тюрбане. На стол перед ним положили медную доску, а на нее фокусник выложил из маленьких глиняных бокальчиков три кучки муки красного, голубого и желтого цветов, они сохранили форму, не рассыпались.