Память осени - Александр Григорьевич Звягинцев

все равно меня возьмут. Я рванул в Европу, но меня и тут вычислили…

Вологдин. Неужели не было возможности дать нам знать?

Крафт. Увы! В общем, я понял, что надо уходить совсем, и проще всего сделать это в Берлине. Я оторвался от хвоста и по британскому паспорту вылетел в Западный Берлин. А потом прибрел, как блудный сын, на контрольно-пропускной пункт.

Вологдин. А ведь я не так давно узнал, что нахальный американский бизнесмен Крафт и наш агент Кот – один и тот же человек. В Нюрнберге я был уверен, что вы работаете на американскую разведку…

Крафт, смеясь, разводит руками. Вологдин вызывает офицера-пограничника.

Вологдин (офицеру-пограничнику). Мы забираем его.

Тот молча козыряет.

77. Хроника

Москва 1959 год. Первый Московский международный кинофестиваль. Толпы людей у кинотеатров. Зарубежные кинозвезды… Всюду плакаты с кадрами из фильма «Судьба человека» – Сергей Бондарчук в роли пленника нацистского концлагеря…

78. Москва. 1959 год. Красная площадь

Андрей и Крафт идут по Красной площади.

Крафт. Вы вспоминаете Нюрнберг?

Вологдин. Довольно часто. Особенно Пегги. (Смеется). Разве можно забыть такое?!

Крафт. Пегги уже нет, Андрей. Год назад она вдруг узнала, что в Боливии есть целый городок в горах, где обосновались бежавшие из Германии нацисты… Она решила, что ее долг, долг человека, который видел Нюрнберг своими глазами, поехать туда и написать, что там происходит. Я видел ее перед отъездом, предупреждал, что это небезопасно… Но вы же помните Пегги. Она все-таки поехала туда. И не вернулась.

Вологдин. Ее убили?

Крафт. Неизвестно. Она просто не вернулась…

Они проходят несколько шагов в молчании.

Крафт. А княжну Шереметеву вы помните? Ту самую, к которой вы меня ревновали?.. Ладно-ладно, не смущайтесь… Между прочим, я тогда, в Нюрнберге, не понял, что она имела в виду, когда передала вам эти два слова – «чистый понедельник».

Вологдин. Она имела в виду рассказ Бунина. Там героиня в конце жертвует своей любовью и уходит в монастырь.

Крафт. Да, но жизнь не рассказ, Андрей.

Вологдин. В каком смысле?

Крафт. В прямом. Жизнь не короткий рассказ с однозначным концом, а длинный-длинный роман, где победа может обернуться поражением, а катастрофа – торжеством.

Вологдин. К чему вы это?

Крафт. К тому, что я видел Марию в Париже.

Вологдин. Когда?

Крафт. Полгода назад. Она преподает в Сорбонне историю русской культуры.

Вологдин. Значит, она…

Крафт. Нет, она не ушла в монастырь. Кстати, она до сих пор княжна, потому что так и не вышла замуж. Но… У нее есть ребенок. Мальчик…

Вологдин (помолчав). Ну что ж… Ребенок это хорошо. Это нормально для красивой женщины…

Крафт. Андрей, он родился сразу после окончания Нюрнбергского процесса…

Вологдин (остановившись, в упор смотрит на Крафта). Вы…

Крафт (кивает). Да-да. Сразу после Нюрнберга. В сентябре ему исполнится тринадцать.

Вологдин стоит оглушенный. Крафт смотрит на него с улыбкой.

Крафт. А вчера в Москву прибыла делегация французских кинематографистов. Среди переводчиков – Мария Юрьевна Шереметева. С сыном.

79. Москва. Кинофестиваль. Пресс-конференция

Заканчивается пресс-конференция французских кинематографистов. Общение переходит в неформальное, все проходит чрезвычайно весело и шумно. Мария Юрьевна видит светловолосого мальчика лет тринадцати, который машет ей рукой. Она отделяется от группы собеседников и подходит к нему. Он что-то шепчет ей на ухо.

Мария Юрьевна вдруг чувствует на себе чей-то пристальный взгляд. Она оборачивается и видит Андрея Вологдина. Мария Юрьевна обнимает мальчика и прижимает к себе. Они смотрят на Вологдина, который пытается справиться с дрожащими губами…

2014 г.

Память осени

Сейчас народ лютый пошел, былые заслуги не в счет.

А. Г. Звягинцев

Много лет назад

Ослепительное утро теплой осени. Ярчайшие краски багряной и желтой листвы, бездонное синее небо, с медленно плывущими облаками и птицами. Мир словно раздвинулся, стал просторен и прозрачен.

Вера Александровна Иконникова, эффектная женщина лет сорока, накрывает стол на застекленной веранде, пронизанной солнечным светом.

Тугие накрахмаленные салфетки, благородно матовое серебро, дорогой фарфор с позолотой, бутылки шампанского в мерцающей фольге…

Внезапно раздается звонок. Вера Александровна выходит на крыльцо дачи и видит у ворот крытый фургон. Вера Александровна идет по дорожке, чуть поеживаясь от прохлады, к воротам.

Бородатый мужчина лет пятидесяти, выпрыгнувший из кабины, говорит, что они привезли подарок для Николая Николаевича Иконникова.

Вера Александровна, утомленная приготовлениями к юбилею мужа, рассеянно кивает. Бородатый вместе с шофером осторожно спускает из кузова что-то тяжелое, громоздкое, завернутое в брезент, обвязанное бельевой веревкой.

Вера Александровна (окидывая удивленным взглядом). Поставьте на веранде, муж приедет – разберется. А от кого это?..

Бородатый. Там внутри конверт с письмом… Там написано. Николай Николаевич все поймет…

Грузовик уезжает. Вера Александровна возвращается в дом. На открытой веранде какое-то время с недоумением смотрит на громоздкий подарок. Пожав плечами, она возвращается на застекленную веранду, устало садится у накрытого стола и смотрит в окно, за которым медленно качаются янтарные стволы сосен…

А потом она слышит возбужденные голоса, встает и идет на открытую веранду. Там у непонятного подарка переговариваются муж с сыновьями.

Виктору около двадцати, а Максиму лет десять-двенадцать.

Сыновья с хохотом режут веревки, разворачивают брезент…

И все невольно отступают на шаг назад.

Перед ними – белый бюст Николая Николаевича. Неведомый скульптор явно непрофессионал, поэтому бюст производит странное впечатление – с одной стороны, любительская работа, а с другой, что-то от облика Николая Николаевича, со всей очевидностью, схвачено.

Виктор (насмешливо). Ну ничего себе штуковина! Кто это тебя так отделал, батя?

Николай Николаевич (пожимая плечами). Даже не представляю…

Вера Александровна. Там должно быть письмо.

Максим действительно находит конверт и протягивает отцу. Николай Николаевич читает, потом тяжело вздыхает.

Николай Николаевич. Это от Кирпаноса. Помните, я вам рассказывал?.. Его сын был арестован, парень вполне мог получить солидный срок, сломали бы ему жизнь… Выяснилось, что его оговорили.

Виктор (разглядывая бюст с разных сторон). Я так понимаю, ты его спас? А сие чудище – знак признательности и благодарности?

Николай Николаевич. Ну, что значит – я спас… Я тогда в прокуратуре работал. Просто взял дело, изучил, дал по нему указания и следил, чтобы следствие велось объективно…

Вера Александровна (вздыхая). Господи, ну и что нам теперь с этим делать?

Виктор (торжественно). А давайте его перед дачей поставим, пусть все видят – здесь живут Иконниковы!

Младший сын Максим заливается счастливым, детским еще смехом.

Максим. Ура! Ура! Идут пионеры – салют Иконниковым!

Вера Александровна (устало). Еще чего! Умнее ничего не придумал?

Николай Николаевич (усмехаясь). Ну да, а заодно я сразу положу партбилет на стол.

Вера Александровна (озабоченно). Что же нам с ним делать? Пока соседи не увидели и не позвонили в сумасшедший дом…

Николай Николаевич (обнимая