Виолончелистка - Михаэль Крюгер

Едва мы переступили порог, как я понял: дома что-то не так. Квартира лежала погруженная во тьму. Так как я при всем желании не мог с девочкой на руках шарить по стенам в поисках выключателя, а по неосмотрительности Гюнтера мальчик ударился головой о перила, потому что дядюшка Шандор испытывал патологический страх перед неосвещенными помещениями и, тяжело дыша, сидел на лестнице, зажечь свет было поручено Яношу, что после неоднократных неудачных попыток ему все же удалось.

Ни матери, ни дочери в квартире не было. Не могу сказать, что это сильно опечалило меня, напротив, стоило нам, уложив подрастающее поколение спать, усесться вчетвером за круглым столом в кухне, как в квартиру словно вернулся прежний уют. Можно было спокойно обсудить отсутствующих. В особенности постарался Гюнтер, которому, оставаясь и восторженным, и вместе с тем задиристым, удалось вытянуть из моих венгерских приятелей столько неведомых мне деталей касательно Марии и ее жизни, что за эту ночь монументальная эпопея любви, в которой Марии и мне до сих пор отводилась роль главных действующих лиц, укоротилась до скромной новеллы с еще не наступившими кульминацией и развязкой.

Мария, об этом я слышал впервые, была членом партии, причем уже к моменту нашей первой с ней встречи. Иными словами, наш роман с самого начала стал достоянием спецслужбы, что, разумеется, вело к легкоугадываемым последствиям. Янош, знавший и понимавший все и охотно сейчас на эту тему распространявшийся, и Шандор, тоже немало знавший, но предпочитавший помалкивать, разгоряченные первоклассной граппой, за бешеную цену навязанной нам на дорожку владельцем заведения Марио, теперь старались перещеголять друг друга по части объяснения, как же все-таки в жизни Марии любовь к музыке трансформировалась в любовь к идеологии. Так что Гюнтер к началу третьего, когда мы без помех имели возможность продолжать эту вивисекцию, пьяно поблескивая глазами, задал главный вопрос: не я ли, если учесть все изложенные обстоятельства, в таком случае отец Юдит? После того как это было произнесено вслух, за столом повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием трубки дядюшки Шандора.

До сей поры жизнь моя протекала вполне беззаботно. Я представлял собой тип дурака, но дурака тихого, не лишенного кое-какого таланта, не обремененного ни завистью, ни великим тщеславием. Я в той или иной мере продолжал хранить верность своей эгоцентричной привязанности идеалам социализма, только нынче уже сделал выбор в пользу одной из наших партий социал-демократической направленности: богатые должны богатеть еще больше, чтобы бедные не нищали. Из всего континуума бытия я урвал для себя микрочастицу, где мог жить, иногда слушать музыку или пролистать одну-две книги.

Все мною достигнутое приумножалось незаметно, в полном соответствии со сложившимися в западной части Германии традициями. Я никогда не рвался к чему-либо, попирая всех и вся, — точнее, не ощущал необходимости рваться к чему-либо. Пресловутая потребность в самовыражении была мне чужда, всякого рода приступов витальности я тоже старался избегать. Вероятно, мой обманчиво-безобидный психогабитус был лишь внешне признаком глупости. Вероятно, по примеру Гюнтера мне следовало почаще появляться на всякого рода престижных сборищах — будь то новогодний прием у премьер-министра Баварии, ежемесячная встреча у канцлера, «круглый стол» по социальным проблемам при премьер-министре страны, заседания союза литераторов, членство в совете Института Гёте, общества Гумбольдта, комитета по делам культуры профсоюзов, фонда культуры фирм «Сименс» или «Мерседес».

Я всегда старался, по возможности незаметно, раскусить собственные замыслы, именно по этой причине мне и приходилось в жизни нелегко. И то, что не кого-нибудь, а именно меня угораздило под бдительным оком венгерских спецслужб втрескаться в Марию и, как предполагают некоторые, сделать ее матерью моего ребенка, было просто дичью, и мне ничего не стоило разнести в пух и прах любой аргумент Гюнтера — дело в том, что стать отцом Юдит я никак не мог по чисто временным причинам.

— Дистанционное оплодотворение! — вскричал я. — Может, ты веришь в дистанционное оплодотворение?

И в тот момент, когда я подливал всем граппы, на мое счастье в кухню вошла девочка — ей захотелось пить.

Девочкой занялись дядюшка Шандор и Янош, и даже Гюнтер, как правило весьма редко расстававшийся с недопитой бутылкой, и тот сообразил, что мне сейчас лучше побыть одному. Я проводил его вниз к такси. Мы вместе дождались машины, и когда та подъехала, Гюнтер напоследок решил добить меня:

— А может, и твой дядя Шандор с этим Яношем — тоже сотрудники спецслужбы, а если нет, откуда им известны все детали этой любви-предательства, жертвой которого ты стал?

— А как со мной, быть может, и я был участником этого заговора? — не выдержал я.

Но такси уже отъезжало.

Я в раздумье продолжал стоять на улице, понятия не имея, как впредь соотноситься со шпионьем, свившим гнездо под моим кровом, и тут уже с другой стороны снова подъехало такси. Наверное, Гюнтер, мелькнуло у меня в голове, небось снова не оказалось денег. Но это оказался не Гюнтер, а Юдит. Одна. Мария, по ее словам, предпочла провести последнюю перед отъездом ночь в отеле «Четыре времени года», подальше от меня, дядюшки Шандора и Яноша, показавшихся ей ее судьями. Я выступал обвинителем, ну а венгры — членами суда.

— Но если она невиновна, чего ей в таком случае бояться? — резонно поинтересовался я.

— А кто сегодня с полным правом может считать себя невиновным? — вопросом на вопрос ответила Юдит. — Ты — нет, к тому же ты еще и пьян.

Мы решили обойти квартал, мне необходимо было вдохнуть свежего воздуха. Я внес предложение сразу же после отъезда дядюшки Шандора и Яноша прокатиться во Францию. Мне три дня необходимо поработать в студии, а затем можем и отвалить. Во Франции я намерен начать свою оперу о Мандельштаме, если получится, конечно.

Как и следовало ожидать, отъезд затянулся. Оказалось весьма непростым делом разыскать родителей подброшенных детей, находившихся в Париже, а когда мы их разыскали, те явно не торопились в Мюнхен. Лишь ценой невероятных усилий мне удалось отговорить Марию от идеи передать им детей в Париже с рук на руки, невзирая ни на какие ее доводы о том, что, мол, настоящие друзья только так и поступают. Все шло без осложнений — дядюшка с Яношем явно не горели желанием вновь увидеть берега Дуная, дядюшка был в восторге от перспективы без всяких помех часами торчать у телевизора, а Яноша порадовал неограниченный доступ к библиотеке, да еще при полном отсутствии оппонентов по дискуссионным вопросам.

Итак, в солидных количествах было закуплено так называемое пастеризованное молоко для детей и целые корзины лапши для взрослых, домработница получила весьма обстоятельный инструктаж относительно форм и количества приготовления еды, дядюшка Шандор был строжайше предупрежден о недопустимости рассыпания искр из трубки, Янош ознакомлен с мерами противопожарной безопасности, оказавшиеся на грани сиротства дети получили в подарок от Юдит антологию венгерской поэзии — в обмен им пришлось расстаться с альбомом эротической живописи, с которым они по доброй воле ни за что бы не расстались, — а кроме того кучу наставлений о том, как вести себя до приезда родителей. После этого, забив авто до отказа и в твердой убежденности, что в таком виде мы мое жилище более не увидим, мы отчалили во Францию.