Червь - Джон Фаулз

В: Как его имя?

О: Дэвид Джонс.

В: И вы говорите, что в последний раз видели его первого мая?

О: Да, сэр. Или, если быть точным, в последний день апреля, ибо в ту же ночь он тайком от нас бежал.

В: Дальше он ни с вами, ни с мистером Бартоломью не последовал?

О: Нет.

В: В своё время поговорим и об этом. С тех пор вы с ним не встречались? Не получали о нём или от него никаких известий?

О: Видит Бог, не получал. Дней десять назад мне на улице повстречался один его приятель, так он тоже вот уже четыре месяца не имеет о нём известий.

В: Вам известно, где он проживал?

О: Знаю только, что прежде он всё, бывало, попивал пунш в заведении на Бервик-стрит. По возвращении в Лондон я там несколько раз о нём справлялся. Он туда не захаживал.

В: Мы ведь ведём речь о Фартинге?

О: Именно. Он, нас тайно покидая, на прощание оставил мне записку, в коей сообщал, что отправляется в Уэльс проведать матушку. Она живёт в Суонси. Джонс мне как-то сказывал, она содержит захудалый кабачишко. Но так ли это и к ней ли он подался, мне неведомо. Тут мне вам больше помочь нечем.

В: Вы его наняли?

О: Я привёл его к мистеру Бартоломью. Тот посмотрел и остался доволен: крепкий малый, из себя удалец, оружие носит лихо, управляется с лошадьми. Решили взять. Однажды мне случилось играть с ним в «Офицере-вербовщике» мистера Фаркера[68], Джонс изображал пьяного сержанта, бахвала и забияку. Публика ему рукоплескала, хотя не по заслугам честь: он и сам до начала представления так натянулся, что ему уже не было нужды — да и невмоготу — являть свой талант, если б он его и имел. Но для успеха нашего замысла ему было предложено в путешествии держаться этой роли.

В: За какую плату?

О: За десять гиней. Одну в задаток, остальные при конце путешествия, чтобы не спился с круга. Это не считая прожитка.

В: Вы с ним так и не разочлись?

О: Нет, сэр. Как вы увидите дальше, он получил лишь малую часть. Это ещё одна непонятность в этой истории — отчего он ударился в бега, когда ему вот-вот должны были отдать заработанное.

В: Его посвятили в те же тонкости, как вас?

О: Он знал лишь, что нам предстоит путешествие под вымышленными именами. О делах сердечных мы умолчали.

В: Уговаривать его не пришлось?

О: Ничуть. Я дал ему слово, что наша затея не заключает в себе никакого злодеяния, и он поверил. Он ведь многим мне обязан.

В: Чем это вы его разодолжили?

О: Я, как уже сказывал, давал ему роли. А когда он лишился места в Дрюри-лейн, выхлопотал ему должность. Случалось — ссужал помалу деньгами. Он хоть и повеса, но не мошенник.

В: Что за должность вы ему добыли?

О: Кучера у покойной миссис Олдфилд. Но ей пришлось его рассчитать — за пьянство. С тех пор он перебивался из куля в рогожку. То писцом у нотариуса, то мойщиком окон — да Бог весть кем ещё. В последнее время портшезы носил. Одно слово, голь перекатная.

В: А по мне, он всё-таки мошенник.

О: Главное, сэр, что отведённая роль, по театральному выражению, была ему как раз по фигуре. Он большой охотник выхваляться в дружеской компании. Да и рассказчик лихой, сто историй в кармане носит! Поскольку же человек мистера Бартоломью глух и нем, мы рассудили, что такой сотоварищ, как Джонс, нам и надобен: будет отвлекать на себя внимание честной публики, когда станем останавливаться на ночлег. При всём том он даже во хмелю умеет держать язык на привязи, малый не дурак, а в рассуждении честности не лучше и не хуже прочих.

В: Хорошо. Что вы имеете сообщить о горничной?

О: Забыл сказать: мистер Бартоломью с самого начала предупредил, что она поедет с нами. Но присоединилась она к нам лишь в Стейнсе. Мистер Бартоломью объяснил, мол, это и есть та самая наперсница юной леди, которую прогнали с места за пособничество влюблённым; после чего он увёз её в Лондон и взял над ней попечение, а теперь вот везёт к прежней хозяйке. Я поначалу не очень к ней приглядывался. Вижу — обычная горничная, каких много.

В: Он называл её Луиза? Вы не слышали, чтобы он звал её иначе?

О: Луиза, сэр. Других имён я не слыхал.

В: Вы не нашли её чересчур изнеженной и спесивой для таковой должности?

О: Отнюдь нет, сэр. Напротив, молчунья и скромница.

В: И недурна собой?

О: Глаза хороши, сэр, личико миловидное. Слова лишнего не проронит, но если заговорит, речь ведёт гладко. Почти, можно сказать, красавица, вот только на мой вкус слишком худощавая, щуплая. Надобно добавить, что, какая роль была ей предназначена — это ещё одна загадка. То же со слугой.

В: Что вы можете сообщить о последнем?

О: Что ж, сэр, даже не касаясь его природных изъянов, должен признаться, что такого странного слуги я сроду не видывал. Когда он впервые заявился ко мне домой, я бы едва ли узнал в нём слугу, не будь на нём синей ливреи. Взгляд бессмысленный, повадки нимало с его должностью несходные — как будто он никогда не бывал в приличном обществе и не научен почтительности к тем, кто выше его по званию. В продолжение всего пути он ливрею не надевал ни разу, наряжался как простой крестьянский парень. Только хозяин и горничная ведали, кто он такой, а все прочие верно почитали его за бродягу-ирландца, уж никак не за слугу при джентльмене. Но и это ещё ничего, главная странность впереди.

В: О ней — в свой черёд. Вернёмся к путешествию. Кто из вас начальствовал в пути? Мистер Б.?

О: Дорогу выбирал он, сэр. Бристольская дорога смущала его своим многолюдством, он опасался, как бы опекун не послал в Мальборо или в сам Бристоль своего наблюдателя, чтобы заранее уведомиться от него о нашем приближении. Поэтому сперва мы взяли на юг, как будто имея в мыслях добраться до Эксетера, где мне якобы предстояло уладить одно дело, прежде чем отправиться в Бидефорд к мнимой сестре.

В: Что ваш путь лежит в Бидефорд, он известил вас при самом начале путешествия?

О: Да. Что же до прочего, он признался, что ещё ни разу не имел нужды прибегать к притворству, а посему просил нас, как людей более искусных в таких делах, помогать ему наставлениями. Вот я ему и советовал.

В: Где вы с ним соединились?

О: Было решено, что мы с Джонсом за день до отъезда прибудем экипажем в Хаунслоу и заночуем в «Быке».

В: За день — то есть апреля двадцать пятого?