Горький без грима. Тайна смерти - Вадим Баранов

«Абхазия» стояла на неаполитанском рейде три дня. И все эти три дня он прожил здесь, в гостинице «Континенталь», не уезжая в Сорренто. Помогал рабочим составить маршрут, растолковывал, какие скульптуры надо непременно посмотреть в неаполитанском музее, а что — в Помпее. И тут он не мог удержаться от размышлений на любимую тему: о безграничных созидательных возможностях человека и разрушительных силах слепой стихии, способной в одночасье погубить все творения рук человеческих и унести тысячи и тысячи жизней. А вся-то извлеченная из-под пепла Помпея с ее колоннадами, полукружьем театра, остатками аристократических вилл с их удивительными мозаичными фресками и фонтанами становилась уникальной материально-вещественной иллюстрацией к его словам.

Среди путешествовавших на «Абхазии» оказалась землячка из Нижнего, Базарнова. Долго и жадно расспрашивал ее, что нового в городе. А на память подарил ей шикарно изданный альбом с изображением развалин храма Аполлона на обложке. На обороте почти каждого снимка, сопровождаемого иностранными надписями, заботливо сделал карандашом пояснения по-русски: «1. Общий вид Помпеи. Помпеи погибли после Р.Х. в 79 г. Первые раскопки начаты королем Карлом 3 в 1755 г. 2. Амфитеатр. До 20 000 мест. 3. Музей. 4. Улица Саллюстия…» И так далее.

Пусть в Нижнем полюбуются на красоты далекой Италии и другие земляки. Как бы он хотел, чтобы все люди труда могли испытать радость приобщения к тем изумительным сокровищам духа, которыми обогатило себя человечество…

Приезжая на лето в Россию, он, вдумчивый аналитик жизненных явлений, тончайших движений человеческой души, в какой-то момент «терял нить», переставал различать ту едва уловимую грань, которая отделяет подлинное от мнимого. И не хотелось думать, что между тем, о чем рассказывали люди во время теперешних организованных встреч, и тем, что могли бы сказать они же в разговоре наедине, по душам, были немалые и все нарастающие несовпадения.

Путешествия превращались в демонстрацию того, что значилось на обложке редактируемого им журнала: «Наши достижения…»

Монументальный «пейзаж» преобразуемой страны в его сознании рисовала та же опытная Рука.

Между тем в партии сразу нашлись силы, которые стремились к тому, чтобы Горький имел возможность познакомиться с подлинным положением вещей на родине. Уже в середине июня 1928 года западная печать сообщила, что Бухарин выразил пожелание оставить Горького в покое «и дать ему возможность присмотреться к тому, что творится в России, а присмотреться можно, выражаясь фигурально, не с помощью усердных дворников, посыпающих песком все грязные дорожки». «В кого это метил Бухарин и в кого он попал?» — задавала вопрос пресса[28]. Теперь мы с исчерпывающей полнотой представляем — в кого.

Поднимала западная печать и другой, более существенный вопрос: какую из сложившихся в партии «группировок» поддержит писатель? Считалось, что в руководстве страны оформилась так называемая «русская группа» (Рыков — Калинин), которую рассматривали как оппозицию Сталину. Одна из газет опубликовала статью со знаменательным названием: «Надежда на Горького». «В обстановке унылой безнадежности, охватившей советские „сферы“, приезд Максима Горького превратился в очень крупное событие, уже приобретающее политический оттенок. Так называемая „русская группа“, явно враждебная Сталину, рассчитывает использовать широкую рекламную популярность Горького для усиления своего влияния. Настоящий момент считается для этого весьма благоприятным, так как Сталин сделал ставку на Шахтинский процесс, который сразу скандально провалился[29]. Сейчас уже обсуждается вопрос, как бы его сократить, если ликвидировать невозможно. Мысль о том, что процесс должен еще целый месяц тянуться, всех пугает, потому что и сейчас гибельные его последствия слишком ясны. Иностранные инженеры массами покидают СССР… Провал этой лубянско-сталинской провокации окрыляет поэтому русскую группу Рыкова — Калинина, надеющуюся найти в популярности Горького мощную поддержку. Однако Горький пока держится совершенно нейтрально и весь отдается помпезному приему, устроенному в Москве»[30].

Содержание этой заметки проясняет, почему Рыков был устранен из горьковской юбилейной комиссии, как это намечалось первоначально, и о чем сообщал Горькому Ганецкий.

Освещая общие итоги горьковского путешествия по стране в 1928 году, эмигрантская пресса сообщала, что «вопреки пророчествам пессимистов и скептиков, путешествие Максима Горького в Россию и по России заканчивается благополучно. Триумфальный характер поездки несколько нарушен был внезапным серьезным недомоганием, которое за последнее время все чаще фигурирует как помеха осуществлению планов советских сановников и прихлебателей. Но нет худа без добра. Заболевание Горького ликвидировало щекотливый вопрос об избрании СССР постоянным местом жительства… Только такой горячий патриот, как Горький, мог решиться на столь утомительное путешествие, пренебрегая опасностью заболевания».

Но дальше автор «Руля» решительно меняет направление и тональность заметки, саркастически подчеркивая, что «эта жертва Горького тем выше должна цениться, что в сущности поездка его была совершенно излишняя». Единственный «положительный» момент, который подчеркивает верный своей последовательно антикоммунистической программе «Руль», усматривается в отношении Горького к ОГПУ. «Действительно, единственно новое, что Горькому бросилось в глаза и о чем он поспешил и нам поведать, — это было оригинальное освещение роли ОГПУ, знаменитой Лубянки. До сих пор общеизвестно было, что это организация убийц, палачей-садистов, известно было, в частности, что сам Горький в первые годы пользовался своими связями (иногда совершенно бескорыстно), чтобы вырвать ту или другую жертву из кровавых рук… Теперь же… работа ОГПУ представилась ему в другом виде. Под руководством прославленного убийцы Ягоды Горький осмотрел колонию для несовершеннолетних преступников и убедился, что это исключительное достижение, единственный питомник честных людей, приобретающий сугубо важное значение, когда чуть не ежегодно то тот, то другой нарком уличаются в воровстве и садятся на скамью подсудимых.

Все остальные достижения оказались значительно менее яркими, так что предложенный Горьким проект издания нового специального журнала „Наши достижения“, несмотря на всю гениальную простоту, несмотря на многочисленные и многолюдные литературные совещания, так и остался неосуществленным. А так как только этот один проект Горький и предложил, то очевидно, что его приезд духовно так же мало дал России, как сам он немного нового приобрел»[31].