Двери в темное прошлое - Екатерина Островская

— Волка?

— Нет, при чем тут волк? У Зимина. Хотя вы Кольку не знаете. А впрочем, как теперь он смотрит, не знаю. А тогда заглядывать ему в лицо страшно было. Миная как откачали, он сразу объявил, что Зима — не жилец теперь. Ну, и почти сразу его на трассе и обстреляли из «калаша». А кто мог, кроме Зимина, это сделать? У нас в городке беспредельщиков отродясь не было.

— А Валентин тоже был в той машине?

— Валентин? Нет вроде. Но я не помню. В больницу одного Миная отвезли.

— А про Лену Воробьеву что сказать можете?

— А что сказать — божий человечек. К богу и отправилась. Добрая она была. Всегда мне списывать давала, даже когда не просил. С Зиминым у них любовь была, как вам уже, наверное, известно. Однако замуж она за Вальку вышла. Но это не моего ума. Вышла и вышла. Валентин ведь тоже не простой был. А сейчас, говорят, поднялся. Ну, вам, наверное, это известно, раз вы его жена.

— А в детстве каким он был?

— Валька-то? Нормальным, веселым. Учился как я, может, даже хуже, потому что Воробьева ему списывать не давала.

— А не мог он ее?.. Простите.

— За то, что списывать не давала? А, вы про убийство. Так там несчастный случай. Валентин даже поклялся отомстить.

— Кому мстить, если это несчастный случай?

— Ну да. Ну, может, за отца своего поквитаться. Кстати, Минай потом уехал из города, и никто не знает куда. Что весьма странно, как вы понимаете. А Валентин что по этому поводу говорит?

— Мы с ним на эту тему…

— О-о, моя вернулась. Ну все, ежели что не так…

На этом разговор закончился. Но, перед тем как пошли гудки, из трубки вылетел приглушенный вопль:

— Ты что, сволочь, чужие вещи берешь!..

Не прошло и пяти минут, как телефон затрезвонил снова. На этот раз Марину вызывала уже сама бывшая Павлова, а теперь уже давно Половникова.

— Что мой урод тебе наплел?

— Да он не успел.

— Рассказывай. Вы больше двух минут разговаривали. Небось Вовка просил, чтобы ты ему на бутылку деньжат подкинула.

— Об этом речи не было… Просто он сказал, что он скрыл на суде какой-то компромат на Зимина.

— На каком суде? А-а… Так меня бы и спросила. Он не сказал на суде, что Колька с тем стариком в ссоре был. Половников сам слышал, как Милютин сказал: не приходи ко мне больше никогда, мы теперь с тобой враги. Вовка подумал, что если скажет такое суду, то Зимин вообще из тюрьмы не выйдет. Пожалел его на нашу голову. Может, он до сих пор сидел бы и Леночка была жива. Ну, все, если что надо будет узнать, звони. Расценки знаешь. А я тебе в другой раз скидку сделаю.

И женщина весело рассмеялась. Похоже было, что она уже все-таки успела выпить.

Когда так смеются пьяные женщины, понять сложно, что у них на душе. И уж тем более верить всему, что они обещают.

Настроение лучше не стало. А с чего ему быть лучше?

С утра, когда Марина провожала мужа на работу, она четко знала, что будет делать днем. Но потом все планы смыл ливень, пришел страшный человек Николай… С виду он, конечно, не то чтобы свирепый, но, когда вспоминаешь, что он убийца, становится не по себе.

Разговоры с Пореченском тоже не подняли настроение. И что теперь делать? Не в караоке же бежать, в самом деле.

В пруду купались дети и плавали серые утки. Из пивной палатки неслось:

взахлеб орали два женских голоса. И Марина почти наверняка знала, кто это. Но, когда она вошла в палатку, песня закончилась.

Люба, увидев Лужину, помахала ей рукой.

— Привет, подруга.

Она подошла, и тут же подскочила и Виолетта с пивным бокалом в руке.

— Как дела? — поинтересовалась врач-диетолог, возвращая на барную стойку бокал.

— Новостей особых нет, — ответила Лужина.

— А у нас полный ворох, — сообщила Люба. — Мы, как и договаривались, занимаемся разыскной деятельностью. Виолетта обошла соседей на предмет того, кто что знает и кто что может скрывать. А я смоталась в Ветрогорск, чтобы разнюхать там что-нибудь. Очень многое удалось узнать про этого следователя из Москвы. Как выяснилось, он, когда в лейтенантах ходил, был у них участковым. Раскрыл убийство и задержал преступников. Его отправили на повышение в следственный комитет. Потом он вернулся уже майором и поймал… То есть не поймал, а выследил маньяка-бандита, который убивал здесь девушек. Вступил с ним в перестрелку и застрелил[9].

— Зачем вы мне это рассказываете?

— Во-первых, не «вы», а «ты», — обиделась Люба, — а во-вторых, следователь — очень интересный мужчина. И, как я выяснила, не женат. У него был роман со здешней учительницей музыки, но она его бросила и ушла к главе администрации. Теперь она директор школы.

— Глава администрации, может быть, как-то связан с фондом «Ингрия?»

— Разумеется, — закивала Виолетта, — кто, как не он, проводит встречи с их представителями. С кем им еще общаться! Только он может что-то здесь решать…

— Так вот, этот Кудеяров, — не дала ей договорить Люба, — теперь подполковник юстиции и служит в Москве. Ему уже тридцать или около того, и он не женат.

— Вы… то есть ты это о чем? Если намек на что-то, то я замужем. Девушки, вы что, выпиваете?

— Нет, — помотала головой Люба, — взяли по кофейку и по пятьдесят граммов «Хенесси». А потом решили спеть что-нибудь веселенькое, чтобы отвлечься. Глядь, и ты явилась на наши голоса. — Она покосилась на пустой пивной бокал и как ни в чем не бывало продолжила: — Кофе с коньячком будешь? Хотя кофе — штука очень вредная.

Лужина отказалась, посмотрела на пруд и уток, к которым присоединился селезень с изумрудной шеей, и спросила:

— И каков результат всех ваших расследований?

Женщины переглянулись, и ответила Виолетта:

— Что касается убийства Панютина, то ответить сложно, потому что в частной жизни общался он только с ближайшими соседями. То есть с нами. А ни с кем из нас он не ссорился. Мне муж звонил и сообщил, что беседовал с руководителем следственной группы и тот сообщил, что почти наверняка убийство Леонида Ивановича связано с выполнением им своих профессиональных обязанностей. Но у нас с Любой сразу возник вопрос. Если это так, то почему его убивают здесь, когда в городе это сделать куда проще. То есть проще затеряться в большой массе народа. Ведь так?