Чрезвычайные происшествия на советском флоте - Николай Черкашин

Провентилировали четвёртый отсек и стали готовить к вскрытию пятый. Первым влез туда Юдин, за ним — добровольцы из аварийной партии. Здесь были дела похуже. Два часа назад по палубе отсека на высоте метра вдруг полыхнуло пламя. Загорелась одежда. Моряки тушили друг друга, прислонялись к переборкам, сбивали огонь с рукавов, штанин, плеч… Когда их вывели, кожа свисала с обгоревших рук лохмотьями. У капитана-лейтенанта Волкова, командира электротехнической группы, расплавилась на лице резиновая маска. Он спасся тем, что лёг на палубу, зажал нос и дышал через оголившийся загубник. (Увы, через несколько часов он погибнет в море.) Сильные ожоги получили инженер ГДУ лейтенант Александр Шостак (умер в воде), рулевой-сигнальщик матрос Виталий Ткачёв (не найден в море), машинист трюмный матрос Юрий Козлов (жив), старшина команды мичман Сергей Замогильный (умер в воде). Их немедленно отправили наверх, на мостик, где доктор Леонид Заяц вместе с начальником политотдела Буркулаковым развернули подобие лазарета.

Но в пятом оставались ещё двое: техник-турбинист мичман Сергей Бондарь, и его подчинённый матрос Владимир Кулапин. Они включились в шланговую дыхательную систему и, надышавшись угарного газа, потеряли сознание. Вытащить их оттуда взялись командир турбинной группы капитан-лейтенант Сергей Дворов (жив) и мичман Михаил Валявин, сам только что спасённый из приборной выгородки четвёртого отсека. Два безжизненных тела они с большим трудом вынесли из машинного лабиринта и на специальных лямках осторожно подняли наверх через 10-метровую башню всплывающей спасательной камеры.

Рассказывает лодочный врач старший лейтенант медслужбы Заяц:

— Мы сразу же принялись спасать этих двоих как самых тяжёлых. Кулапин не дышал, пульс отсутствовал, зрачки расширены. Те же признаки клинической смерти были и у Бондаря. Я делал непрямой массаж сердца, а Верезгов вдувал воздух в лёгкие матроса через рот. Буркулаков набирал в шприц адреналин. Я взял длинную иглу и сделал укол в сердце. Увы, оно так и не забилось. Вскоре по коже пошли синюшные пятна, и я констатировал смерть обоих. Они слишком долго дышали окисью углерода. Я спустился в центральный и доложил командиру, что на борту два трупа. Ванин велел записать их в вахтенный журнал и приспустить флаг.

Это были первые две жертвы, которые мы видели воочию. В это не хотелось верить. Но меня ждали остальные пациенты. Я поднялся на мостик, захватив из амбулатории чемоданчик с обезболивающими наркотиками. Волков и Замогильный, у которых слезла кожа с обожжённых кистей и предплечий, испытывали чудовищную боль, но оба твердили, что обойдутся без уколов, просили меня экономить морфин, который неизвестно скольким ещё понадобится. Никогда не забуду их мужество!

Из вахтенного журнала:

«12.25. Получена окончательная квитанция на сигнал аварии.

12.41. Задымлённость в 4-м отсеке очень большая.

12.48. В 1-м отсеке обстановка нормальная.

13.00. Подсчитать всех людей.

13.27. Выведен из 5-го отсека Кулапин. Начался сеанс связи. Нет пульса у Кулапина.

13.39. Состояние главной энергетической установки; заглушен реактор всеми поглотителями. У Кулапина пульса нет.

13.40. Дворов потерял сознание в 3-м отсеке.

13.41. В 5-м отсеке людей нет, 5-й отсек осмотрен. Бондарь поднят наверх (без сознания).

13.46. Слюсаренко, Третьяков — страхующие, Юдин, Апанасевич — аварийная партия в 6-й отсек.

14.02. Кулапин и Бондарь — умерли. Заключение врача».

Тем временем аварийная партия — Юдин и старший матрос Игорь Апанасевич (не найден в море) — попыталась вскрыть предпоследний, шестой отсек. Но едва приоткрыли перепускной клапан, как из шестого ударила струя чёрного газа. Пожар там бушевал по-прежнему. Приставили термометр к горячей переборке. Синий столбик зашкалил за 100 градусов.

В вахтенном журнале не ставят восклицательных знаков, но, право, эти записи звучат ликующе:

«14.20. Дан ЛОХ в 6-й отсек из 5-го.

14.40. Визуально обнаружен самолёт.

14.41. Ил-38, классифицирован».

Вахтенный офицер капитан-лейтенант А. Верезгов:

— Связь мостика с центральным постом — только голосом через спасательную камеру. Снизу запрашивают: «Не видны ли самолёты?»

Осмотрелся по горизонту — с левого борта 160 градусов заходит самолёт. Подумал — не наш. Но когда пролетел над рубкой, увидел на фюзеляже звезду.

«15.18. Передано на самолёт: поступления воды нет. Пожар тушится герметизацией.

15.23. Температура переборки 6-го отсека (носовой) — больше 100 градусов».

«Что вам нужно?» — запрашивали с самолёта.

«Фреон», — просил командир.

«К вам идут рыбаки, — сообщали лётчики. — Ориентировочное время прибытия — 18.00».

Теперь, когда стало ясно, что помощь близка, у многих на душе полегчало. Отсеки герметизированы, шестой заполнен фреоном. Большая часть экипажа выведена наверх, чтобы отдышаться от дыма. Огромная чёрная туша всплывшей атомарины покачивалась невалко. Казалось, самое страшное позади. В эти минуты никому в голову не приходило не то что взывать о помощи к норвежцам, сама мысль, что они могут очутиться вдруг в ледяной воде, казалась дикой. Все знали, что прочный корпус их подводной лодки — самый прочный в мире, как уверяли конструкторы и судостроители. Все знали, что нигде и никогда «погорелые» подводные лодки не тонули за считанные часы. Сутки, а то и несколько держались они на плаву. Вот почему подводники вышли наверх без гидрокомбинезонов, которые остались в задымлённых отсеках. Они вышли, чтобы перейти на борт плавбазы, а не прыгать в смертельно ледяную воду. Винить их в непредусмотрительности — всё равно что упрекать в беспечности жителей высокоэтажек в рухнувших армянских городах.

То, что произошло дальше, по своей неожиданности и скоротечности весьма напоминает землетрясение. Корпус подводной лодки содрогнулся от внутренних ударов. Это рвались, как сейчас полагают, запаянные банки с «регенерацией» — кислородовыделяющими пластинами — веществом, горящим даже в воде. Скорее всего, именно их воспламенение привело к тому, что прочный корпус прогорел на стыке гермопереборки (впрочем, последнее слово тут за Государственной комиссией). Так или иначе, но в оба кормовых отсека прорвалась вода. Затопление было стремительным, корма стала быстро погружаться, а нос — выходить из воды. На всё про всё оставались считанные минуты. Командир ринулся, чтобы поторопить тех немногих, кто заканчивал свои дела в «штабном» отсеке. Последним, кто видел его живым, был техник электронавигационного комплекса мичман Виктор Слюсаренко…

— По приказу штурмана я уничтожал в рубке секретную аппаратуру. Когда крикнули: «Всем выходить наверх!», схватил два спасательных жилета и кинулся в центральный пост. Столкнулся с командиром. «Ты последний?» — спросил он. «Кажется, да». Но внизу, в трюме центрального поста, хлопотал у дизель-генератора командир электромеханического дивизиона капитан 3-го ранга Анатолий Испенков.