Контрольный выстрел - Олег Вихлянцев

Замыкающая, пятая машина, проехав мимо поста, притормозила и сдала задним ходом. Тут же к ней подбежал гаишник. Кажется, тот, что занимался шнурками. Из иномарки вышел человек и что-то сунул милиционеру в руку. Тот козырнул. Человек снова уселся в салон. Замыкающий автомобиль быстро догнал нас и пошел, как и прежде, выдерживая небольшую дистанцию. Во дают! Бардак!

— Ты что-то сказал? — спросил у меня Жорик.

— Нет, ничего, — ответил я. Дурная привычка — высказывать свои мысли вслух. Или это нервы сдают?

Если верить Жорику, то все обойдется. И Сашку они найдут, и Коноплю достанут, чтобы наказать. Но о каком законе мне толковал Костыль, если по блатному закону западло с ментами общаться? Жорик, он же с участием ментов все это сделал! Да схавали бы его мусора с Литейного и не подавились бы! Как ни крути, а мораль двойная выходит. И чего это он со мной так разоткровенничался?

— Слышь, Костыль, — повернулся я к нему, как только мы миновали пост ГАИ, — с какой радости ты мне про мента своего рассказал? Дело-то как бы тайное. Рискуешь.

— Ничем я не рискую, Красноармеец. Или как тебя лучше называть — Казачок?

— Казачком меня Вадик называть любил. А ты зови лучше по имени. Мне так больше нравится.

— Так вот, Жека, я не рискую. Имени мента ты не знаешь. И не узнаешь никогда. А деваться тебе от меня все равно теперь некуда. Ну не попрешься же ты в самом деле на завод болванки точить! Твое место в бригаде. И я тебе его предлагаю. Ты же без войны не можешь.

— Могу! — крикнул я в ответ. — Осточертело все! Тишины хочу!

— Во разорался! — лишь усмехнулся в ответ Костыль. — Мне кто-то рассказывал, что солдаты, участвовавшие в боевых действиях, потом не могут устроиться в мирной жизни. Их тянет убивать. Синдром войны это называется. Вот так и ты не сможешь жить в тишине. И не спорь со мной. Я не случайно у тебя еще в доме Конопли спросил, почему ты пошел к Вадику, а не на завод. Ты жить не можешь без адреналина в крови. И вот это, — он ткнул пальцем в лежащий на моих коленях автомат, — единственное, что ты умеешь делать профессионально. У тебя есть что возразить?

— Я не соглашусь идти к тебе в бригаду.

— Согласишься. Тебе еще нужно Сашку найти. Без моей поддержки ты не сможешь этого сделать. А даже если и найдешь, с Коноплей теперь будет значительно труднее сладить. Он загнан и взбешен. А бешеная собака очень опасна, поверь мне.

— Если Сашка-с ним, он сам на меня выйдет и, прикрываясь ею, все-таки попробует меня убить.

— И убьет, если ты дураком окажешься и отвергнешь мое предложение.

— А если я все же откажусь, ты ведь сам убьешь меня, скажи правду?

— Нет, Женя. Ты сам себя убьешь. Попомни мое слово — полезешь на рожон, выручая свою девочку. И ничем хорошим для тебя это не кончится.

Жорик пристально посмотрел на меня, и я понял, что он, если ему это понадобится, приговорит, не моргнув глазом, кого угодно. И выбора у меня в очередной раз не оставалось. Идти к ментам? И Сашке не помогут, и меня расстреляют. Отказать Жорику — тоже крышка. А может, выкручусь?

— Костыль, я могу немного подумать?

— Я не тороплю. Думай…

— Спасибо, — поблагодарил я. А Костыль добавил:

— …Пока едем. Дорога длинная.

А дорога от Зеленогорска до Питера не такая уж длинная. Как и вся моя бестолковая жизнь. И сколько той жизни осталось?..

— Господя! Да чаво же ты творишь, нехристь окаяннай! Да чтоб у тебя руки отсохли! Охолонись, ирод!

— Отвали, дед! Зашибу!

— Я те зашибу! Ишь, чаво удумал! Иуда ты!

— Уйди, говорю! Без тебя тошно!

Дед Матвей бегал вокруг меня, ругаясь на чем свет стоит. Хватал меня за руки и пытался оттянуть в сторону. С каждой секундой темперамент его все возрастал. К тому моменту, когда он решился-таки произнести самое изысканное свое ругательство, частота его телодвижений была сравнима разве что с электровеником.

— Шланг ты непутевый! — тявкнул дедок и устало опустился на днище перевернутой лодчонки.

А я тем временем столкнул красную «ауди» с крутого бережка в озеро. Машина чуть качнулась на встревоженной водной глади и, словно захлебываясь, пошла ко дну.

— Чаво ж ты натворил, скаженный! — сокрушался старикан, хватаясь руками за свою кудлатую голову. — Как жа мне теперича перад Лехай отбрехатися? Чаво ж я скажу яму-у-у?..

Я подошел к деду и увидел, что тот плачет, по-прежнему сидя на своей лодке и раскачиваясь из стороны в сторону. Я обхватил его седую голову, прижал к себе. Матвей старался вырваться, но я не давал ему этого сделать до тех пор, пока он не успокоился.

— Ну пошто ты машину Лешкину утопил? — поднял на меня дед выцветшие заплаканные глаза. — Ведь вернется он, спросит с меня. А чаво я скажу яму?

— Не вернется, — ответил я.

— Уехал куда али занеможило чаво? — захлопал дед ресницами, начиная догадываться, что я принес ему тяжкую весть.

— Слышь, дедусь, — начал я осторожно, — ты только держи себя в руках. Сиди-сиди. — Дед хотел подняться, но я вновь усадил его на ребристое днище.

— Где Леха-то? — севшим голосом спросил он, не сводя с меня глаз. И глаза его говорили: ты не пугай, парень, все ведь обойдется, правда?

— Умер Леха, — потупил я взгляд. — Убили его.

— Слухай, ты чаво, шуткуешь? — Деду все же удалось встать.

— Нет, дед. К сожалению, это правда. Вчера ночью он погиб.

— Господя! Да на кой я вас туда повез?! Да чаво ж это творится?! — Больше дед не сказал ничего. Он молча ходил вокруг своей избушки и тихо всхлипывал.

Решив ему не мешать, я присел в сторонке на пенек и покуривал. Приехал сюда лишь с одной целью: уничтожить все следы пребывания здесь Лешки Звонарева. Что менты, что бандиты Конопли — если пронюхают, замучают старика. Пусть хоть он в стороне останется от этого кошмара.

Сидя так, я вспоминал минувшие события и не мог поверить, что за несколько дней со мною произошло столько страшного. Но что я? Сашка не найдена. Конопля утащил ее невесть куда. Жива ли? О плохом думать не хотелось, но дурные мысли сами лезли в голову. В горестных раздумьях я не заметил, как подошел старик.

— Слухай сюда, шланг непутевый. Пойдем-ка в хату, помянем Лексея по русскому обычаю.

Мы пили с ним дешевую вонючую водку и закусывали вяленой рыбой, отдирая куски зубами прямо от тушки. На грубо сколоченном столе стоял наполненный граненый стакан, покрытый сверху куском ржаного хлеба.

Я рассказал деду Матвею обо всем, что произошло той ночью в особняке на другом берегу озера.

— Ox, Лексей! — вздохнул дед, и глаза его увлажнились. — Ён мне за сынка, почитай, был. Водку вон таскал, папиросы. Сетку подарил знатную. Ох, Лексей! Я сразу так и подумал, что неладное стряслось, когда на зорьке моторку на воде услыхал. Ну, думаю, бегёть от того берега ктой-то.