Отпуск с последствиями - Юлия Резник

И так Дима погрузился в свои раздумья, что чуть не опоздал на встречу. В последний момент, так и не расчесавшись, торопливо оделся и помчался вниз, на парковку. А уже в вестибюле дошло – он ведь даже не спросил, что насчет пропуска? К счастью, об этом позаботились.

– А где маленькая переговорная? – спросил на бегу. 

– Вам на лифте на двадцать второй этаж, а там сразу левее. 

На месте разобрался быстро. Но все равно опоздал. Минут на семь. Вроде не так уж и много, да и встреча – не сказать что слишком уж важная. Но Тушнов, привыкнув работать по жестким Голливудским стандартам, один черт нервничал. Тайминг стал неотъемлемой частью его жизни.

Торопясь, Тушнов толкнул дверь и на секунду зажмурился. После яркого света, заливающего вестибюль, сумрак переговорной казался неоправданно плотным.

– Дима? 

Услышав до дрожи знакомый голос, Дима резко открыл глаза. Хрупкую фигурку Кати, сидящей на противоположном от входа конце стола, он рассмотрел не сразу. За ее спиной как раз находился проектор – единственный источник света.

– Катя? 

– А как ты тут очутился? – спросила она, меняя позицию и шаря под столом ногой. Как если бы пыталась нащупать сброшенные на пол туфли. И отводя от него взгляд. 

– А то ты не знаешь, – насмешливо бросил Тушнов, судорожно соображая, что бы это все могло значить. Зачем ей подстраивать эту встречу? И вообще… Дима сдернул с плеч зимнюю куртку, в которой ему стало невыносимо жарко. Хотя, скорее, дело было вообще в другом. 

– Не знаю, – еще больше растерялась Катя. 

– Да ну? Может, мне еще и не ваши звонили? 

– Звонили? Да кто это – наши? А по поводу чего? 

Тушнов нахмурился, не совсем понимая, зачем Катя разыгрывает эту комедию. Ну, ведь ему не приснился тот звонок, в конце-то концов. Глупость какая!

– По поводу моего Мака, который сперли обезьяны. 

Катя моргнула. Заправила за уши упавшие на лицо пряди и чуть свела темные брови. А он залип. На этих маленьких ушках. С бриллиантами в нежных мочках.

– Так, давай еще раз. Я правда ничего не понимаю. Человек, который тебе звонил, представился? 

– Эм… нет, – буркнул Дима. Если честно, он уже вообще смутно помнил, кто ему и звонил и когда. Да и какая разница? Когда она вот… перед ним. И будто не было этих полгода. Ведь все по-прежнему остро так, что сердце от одного только взгляда вскачь. И адреналин по венам фигачит потребностью, с которой вообще не справиться. 

– Хорошо, – облизала красивые губы Катя, как ему показалось, взволнованно. – Тогда, может, у тебя есть предположения, из какого хотя бы подразделения тебе звонили? 

Дима опустился задницей на край стола рядом с ней.

– Наверное, из службы безопасности. Или в чьей там у вас компетенции расследование обращений о пропаже? 

Он не удержался. Поднял руку и обхватил ее затылок. Поверх черных шелковистых волос. Руку будто прошило молнией. От самых пальцев вверх до локтя и дальше. Тушнов вздрогнул. Катя вскочила. Стул, откатившись, ударился о стену. И в этот самый момент Диму еще раз шандарахнуло. Он, открыв рот, уставился вниз. На ее аккуратный и, в общем-то, не слишком заметный живот. На который он и внимание обратил лишь потому, что в силу профессии привык обращать внимание на детали.

– Ты беременна, – констатировал он очевидное. 

– Д-да. 

Да. Моргнул. С силой зажмурился. И снова открыл глаза.

– И надо полагать, я имею к этому отношение? 

Тушнов с трудом узнавал свой голос. Тот был совсем чужой. Неестественно ломкий и сиплый. А Катя молчала…

– Ну? Я, кажется, задал вопрос! – металлический… металлический голос. 

– Да. Имеешь. Я понимаю, ты взволнован. Я тоже… Поэтому не нужно на меня орать. 

– Я не ору! 

– Орешь. 

Тушнов с шумом вытолкнул из легких воздух. Потому как ладно. Может, и орет. А она же… она ни в чем не виновата. Вот только…

– Так ты поэтому кого-то подослала? Хотела сказать, что я… Что мы… Что он… – короткий жест подбородком в сторону ее живота. К которому она так трогательно прижимала ручку. С бледно-розовым лаком на ухоженных ногтях. 

– Никого я не подсылала, господи! Зачем бы я это стала делать? 

– Чтобы сообщить о беременности. 

Он чуть не подавился этим словом…

– Да не собиралась я тебе ничего говорить! 

Как холодной водой окатила. И Дима, который еще несколько минут назад и помыслить не мог ни о чем таком, застыл весь. Ощущая, как внутри, закипев, поднимается что-то страшное.

– Ах, не собиралась, – протянул он, сощурившись. И Катя, тут же осознав, какую ошибку чуть было не совершила, торопливо себя поправила: 

– Не в принципе. А сегодня. Конкретно сегодня я не собиралась тебе ни о чем сообщать. 

– А когда ты планировала это сделать? 

– В ближайшее время. Это не так легко, знаешь ли. 

– Что? 

– Сообщать о своей беременности человеку… человеку… 

– Ну, смелей, договаривай! 

– Дим, ты ведь все понимаешь. 

– Нет. – Он даже головой тряхнул. И снова на нее уставился. Всклоченный. С красными, как у мыши, глазами и помятой рожей. Абсолютно больной. И живой… абсолютно. Чувствующий эту жизнь, как никогда до. Каждой клеточкой. Цвет, запах, вкус слов на языке… Текстуру свитера под пальцами. 

– Мы не планировали ничего серьезного. Это был просто отпуск. Курортный роман. А вышло… 

– Вышел отпуск с последствиями. 

– Да… Я поначалу растерялась очень. Не знала, что делать. Я ведь понимала, что это тебе совсем не нужно. Да и в том, что это нужно мне, не была уверена. 

– Ты хотела сделать аборт? 

– Первая мысль была именно такой. Но потом… 

– Ты передумала. 

– Да. Я бы не стала от тебя скрывать сына. Правда. 

– Сына? Это точно? 

– А что, – улыбнулась Катя, – это так принципиально? 

– Нет. Господи, нет… Я вообще не собирался… Я не могу… Я же… – слова не находились. 

– Ну, вот что-то такое я и предполагала, – мягко улыбнулась Катя. 

– Ты не понимаешь! 

– Я понимаю больше, чем ты думаешь, Дим. И ни в чем тебя не виню. И не прошу ничего. Ты не думай. Это мое решение. Кому как не мне нести за него ответственность? 

И вот тут он окончательно рассвирепел!

– Черта с два! Считаешь, мы сейчас тут с тобой поговорим, и я преспокойно пойду в свою жизнь, зная, что где-то там мой ребенок? 

Ребенок, о котором он раньше не мог и мечтать! Ребенок, которого хотел с той невозможной страстью, с которой почему-то хочется лишь того, чего ты не в состоянии получить. Ребенок, который отменял все то, что не сбылось. Мысль о котором стирала ластиком усталость, аннулировала депрессию и возносила его к небесам.