Моя строгая Госпожа - Эрик Романидис

– Ленивые свиньи! Это вы упустили диверсанта, и вам не сойдет это с рук!

Она обвела охранников взглядом, от которого они каменели, словно перед ними стояла лишившаяся змеевидных локонов Горгона. Случайно взгляд Царицы упал на один из боковых мониторов, и ее капризные губы раздвинулись в плотоядной ухмылке. По одной из горных тропинок, в сопровождении двух стражников, торопливо шагал Стратос, как всегда с озабоченным выражением на орлином лице. София довольно облизнула губы розовым язычком – вот и нашелся виновный. Уже давно она хотела устроить настоящую выволочку этому вечно мельтешащему под ногами служке. Но пока, пожалуй, с него хватит и публичного унижения перед подчиненными. Она схватила со стола рацию и гаркнула в нее:

– Стратос! Живо на пост номер один! У тебя полторы минуты, тупой дармоед!

София с удовольствием поглядела, как на мониторе носатое унылое лицо Стратоса вытянулось еще больше, и он, словно ужаленный, побежал вниз к марине, спотыкаясь и поскальзываясь в темноте.

Все еще улыбаясь, она вышла на середину караулки, наполненной замершими в страхе охранниками. Щелкнув застежкой широкого кожаного ремня, она расстегнула форменные брюки и приспустила их ниже колен, обнажив аппетитные упругие ягодицы. Охранники стояли, не шевеля ни единым мускулом, и неизвестно, каких невиданных усилий это им стоило. Обведя взглядом до предела напряженные бронзовые лица стражей, София поманила пальцем черноглазого здоровяка в форменном берете, явно уроженца местных островов, замершего на своем посту, с винтовкой, прижатой к широкой груди. Тот мгновенно побагровел, тяжело сглотнул, замешкался, не зная, куда девать оружие. Царица нахмурилась и приказала коротко, словно собаке:

– Ко мне, быстро!

Охранник дернулся, словно от удара током, и, неловко бросив винтовку на пол, на нетвердых ногах приблизился к Софии.

Она в раздражении грубо дернула его за ворот форменной рубашки, вынуждая встать на колени. Здоровяк в растерянности уставился на Софию снизу вверх, казалось, что он сейчас потеряет сознание от страха. Он лишь слабо дернулся, когда рука в черной перчатке сорвала с него берет и вцепилась в волосы, а крепкие гладкие бедра сжали его шею; он испуганно захрипел и, наконец, поняв, что от него хотят, начал активно работать языком, вылизывая клитор своей госпожи.

София зажмурила глаза и утробно заурчала, словно огромный представитель семейства кошачьих. В этот момент двери поста распахнулись, и внутрь ворвался красный и задыхающийся от быстрого бега в гору Стратос. Царица резко обернулась, и мстительная улыбка вернулась на ее лицо.

– А вот, наконец, и ленивый старик явился! Чего ты выкатил глаза, словно морской окунь? Живо ползи сюда, будешь отрабатывать за свою нерадивую службу!

Стратос послушно рухнул на колени и под скошенными взглядами охранников со скорбным лицом пополз к ней. София ухмыльнулась и, медленно проведя руками в черных перчатках по своей белоснежной попке, раздвинула ягодицы.

– Ты не заслужил того, чтобы прикасаться к моей киске, болван! Вылизывай мой черный ход!

Управляющий покорно зажмурился и со всей преданностью принялся работать языком вокруг нежной розовой дырочки. Вскоре его лицо и шея залились густой краской от усердия и стыда. Парализующий ужас пред тем, что, как он прекрасно знал, могла сделать с ним София, пересиливал даже стыд от публичного унижения на глазах всей охраны острова. Однако не прошло и минуты, как его жаркое старание было вознаграждено.

София начала коротко ритмично постанывать, закрыв глаза, но очень скоро, под напором двух старательных языков, эти стоны слились в один сплошной стон наслаждения, который все повышал и повышал свою громкость и ноту, пока оглушительным криком освобождения не разорвал глухую ночную мглу, опустившуюся на Стили.

Говорят, что ночью все кошки серы. Чаще всего это правда, потому что везде, где живут люди, есть свет. И пусть в темное время суток его мало, но он все равно освещает дома, улицы, площади. Цвета блекнут, однако серые контуры сохраняют окружающий мир, делают его реальным. И даже в самых злачных местах и подворотнях загораются огоньки зажигалок, экраны смартфонов, банальные фонарики. Все так привыкли к подобному положению дел, что не обращают на это внимания. Ну, ночь, подумаешь! Только в книжках пишут «так темно, что хоть глаз выколи». На самом-то деле найти источник света не проблема. Да-да, все верно… в привычном мире. Но Стили не был таким. Здесь царили законы Темной Любви, Темы, страсти. А потому ночь на острове была полноправной хозяйкой, которой никто не смеет перечить. И сегодня она властвовала на острове безраздельно. Свет не горел нигде: остались мертвыми фонари вдоль тропинок, окна дворца, гостевых домов, подсобных помещений. Даже луна и звезды побоялись выйти на небосклон.

Ночь выдалась такой темной, что мир казался сплошным сгустком черноты. Мрак был плотным, тягучим, почти осязаемым. На каждом вдохе появлялось ощущение, что ты втягиваешь эту тьму в себя, наполняешься ею до самых краев… И дышать становилось тяжелей из-за поднимающегося к горлу противного комка – страх шел рука об руку с чернотой ночи, полз холодной змеей по позвоночнику, проникал внутрь. И не было нигде света, чтобы согреть, успокоить. Ночь – время таинств, первобытных инстинктов, власти и подчинения. Простым смертным не место под ее темным покровом. Благосклонно она встречает только избранных, тех, кто знает, как задобрить безжалостную, вечно голодную до горячей плоти богиню.

Стилетто показалось, что за спиной послышались чьи-то едва различимые шаги. Он вздрогнул и оглянулся – без толку, в непроглядном мраке не получалось ничего рассмотреть. Даже собственных рук было не видно, что уж говорить о чем-то или о ком-то, находящемся в нескольких метрах… Если незваный гость действительно существовал, за что грек не поручился бы. Могло и померещиться. В такой чернильной темноте не помогало ни одно из пяти чувств – все они обманывали, дорисовывая то, чего нет, или, наоборот, скрадывая реальность. Плевать! Даже если там ходит охранник, он так же слеп и глух, как и сам Стилетто, а значит, и беспокоиться не о чем.

Прогнав тревожные мысли, мужчина снова посмотрел в сторону моря и прислушался к беспокойному плеску волн. Только этому звуку и можно было доверять сегодняшней ночью, он звучал слишком громко, чтобы тьма смогла его исказить. «Хорошо, что я пришел сюда до темноты», – подумал грек, напряженно вглядываясь во мрак, растворивший и скалы, и море, и, казалось, его самого. Разглядеть хоть что-нибудь не получалось, поэтому приходилось только ждать. По информации, крупицы которой удалось собрать, все должно было произойти именно сегодня. Оставалось только ждать.

И это оказалось самым мучительным. В голову лезли совершенно неуместные мысли об Ангелике, Зое и даже о Софии – после встречи с этой сумасшедшей садисткой у него до сих пор болело все тело, но эта боль странным образом возбуждала и наполняла желанием. Образы перемешивались и наскакивали друг на друга. Стилетто казалось, что он слышит женские голоса, кто-то окликает его, зовет. Несколько раз померещилось, что к нему прикасаются тонкие пальцы, и он вздрогнул. Ощущение ярко напомнило о таинственной встрече в коридоре, когда Стратос вел его к лысой психопатке. Незнакомка, которая намазала ему спину спасительным соком южного дерева, кто она? Ее запах – едва уловимый, почти заглушенный косметикой и одеждой – показался таким знакомым, словно отголосок далекого-далекого прошлого. Если сосредоточиться и постараться вспомнить, он узнает его, поймет, где слышал, от кого… Но попытки углубиться в собственные ощущения привели только к тому, что мысли превратились в жгучий коктейль из воспоминаний и вожделения. Они кружили и кружили, будто загнанные цирковые лошади. В порочный круг образов, мерцающих на грани полусна, вплелись черные глаза Дамианы, ее золотистая кожа, пышная грудь, которую хотелось сжимать и мять, пока надменная шлюха не начнет умолять о пощаде. Стройные ноги Галатеи, закушенные в порыве страсти губы и шелковистые каштановые волосы, разметавшиеся по плечам. Все пять прекрасных Цариц тянули к нему руки, предлагали свои горячие, влажные тела, кусали и хлестали его, требуя подчинения, и тут же бесстыдно раскидывались у ног, покорно предлагая себя без остатка. Нежная кожа Ангелики…