Прикосновение - Дэниел Киз

Однажды у Барни все никак не выходило лицо Морехода – и вдруг его рука непроизвольно изменила у него форму рта, придав ему выражение лютой ненависти. Незадача. Теперь это был не многострадальный Мореход. А грязный старик, ненавидящий весь белый свет. В страхе Барни схватил резец и исполосовал лицо вдоль и поперек. Ему сразу стало не по себе, ноги подкосились – и, не ухватись он за спинку стула, непременно рухнул бы на пол. Держась за стену, он побрел наверх, и, когда поднялся в гостиную, Карен при виде его испугалась.

Весь дрожа, Барни опустился в кресло. Он чувствовал, что силы внезапно оставили его. Как будто выбили заглушку – и вся энергия вышла вон.

– Может, позвонить врачу?

– Сейчас оклемаюсь. – Такое с ним бывало и раньше, но стоило ему перевести дух, как слабость проходила и он снова был в порядке. Однако так плохо ему еще никогда не было. Неужели то же самое чувствуют старики, когда оказываются при смерти? Да уж, дело дрянь. – Скоро пройдет, – заверил он ее. – Не беспокойся.

Но врачи объяснили, что это результат накопления радиации в костях, и предупредили – ему следует готовиться к тому, что подобные приступы будут повторяться все чаще.

Сначала Барни старался больше узнать о воздействии радиации: он часами просиживал в Публичной библиотеке Детройта и обзванивал профессоров из мичиганских университетов. Того, что он мог вычитать из книг и понять, было недостаточно, остальное же носило слишком технический характер: монографии по радиационной биологии, основанные на обследовании людей, пострадавших от радиоактивного облучения высокой интенсивности, – жертв сильнейших взрывов, как в Японии, и погибших в результате аварий в испытательных центрах и при разгоне ядерных реакторов, – а также материалы по освидетельствованию жителей Маршалловых островов[30], основанные на исследовании радиоактивных осадков, выпавших вследствие ядерных испытаний в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году, равно как и работников, обслуживавших ядерный реактор, который взорвался в Айдахо-Фолс[31]. Однако ничто из вышеупомянутого не шло в сравнение с их случаем. То, что постигло его и Карен, больше походило на одну из мелких производственных аварий; впрочем, сведений о них было очень мало – вроде происшествия с работницами часовой фабрики, у которых, после того как они наносили радиевую краску на циферблаты часов, обнаружились признаки радиационного отравления.

Барни начал задумываться – сколько же народу, работавшего на компании, где использовались радиоактивные изотопы, подверглось облучению и к старости заработало себе рак? И сколько болезней, принимавшихся по неведению за обычные заболевания крови и костей, на самом деле было вызвано радиоактивным облучением? Сведений о последствиях производственных аварий было опубликовано так мало, что он стал подозревать, уж не виной ли тому тайный заговор между правительством и промышленными компаниями, призванный замалчивать все подобные случаи.

3

Как-то вечером, в конце августа, Карен услышала, как к их дому подъехала машина. Она отдернула штору в спальне и увидела, как из такси выходит женщина с чемоданом. Через мгновение-другое раздался звонок в дверь. Она быстро надела платье и спустилась вниз, кликув Барни и сказав ему, что к ним кто-то пожаловал.

– Может, ребятня, – крикнул он в ответ из подвала. – Не открывай.

– Там женщина с чемоданом.

Он подошел к лестнице и посмотрел на нее снизу вверх.

– Кто такая?

– Не знаю.

В дверь снова позвонили.

– Ладно, открой и пошли ее куда подальше, – крикнул он. – У меня полно дел.

– Я боюсь.

– О господи! – Барни поднялся по лестнице и, протиснувшись мимо нее, включил на веранде свет.

– Кто там?

– Здесь принимают усталых путников? Это Майра.

– Майра! – воскликнул он. – Карен, это Майра!

Он нащупал дверной шпингалет, чувствуя, как к голове и груди приливает кровь. А когда она вошла в дом, он воззрился на нее в полном недоумении. Если бы не голос, он нипочем бы ее не узнал.

– Карен! – позвал он, хотя в этом не было никакой необходимости, поскольку сестры уже бросились навстречу друг другу.

Барни понял, что застыл на месте с широко раскрытым ртом, но поделать с собой ничего не мог. У Майры была короткая стрижка, на лице ни тени косметики, и выглядела она сильно постаревшей, исхудалой и разбитой. Ее твидовый костюм смотрелся грузновато для августа, а бледные, как мел, чулки и плоские каблуки портили форму ее ног. Прежними остались лишь гортанный голос и голубые глаза, только теперь эти глаза казались выпученными и больно колючими.

– А ты почти не изменился, Барни, – сказала она в ответ на его нескрываемое удивление. – Повзрослел, подустал, но все равно я тебя узнала. Прочла вот об аварии на последних полосах «Лос-Анджелес таймс». А в Детройте, бьюсь об заклад, об этом напечатано на первых полосах. Ребята, да вы, никак, здесь прославились.

Барни принял у нее чемодан, заметив, что он из дешевенького фиброкартона и с ремнями, и отнес его в гостиную.

– Обесславились, ты хочешь сказать. Мы опасно радиоактивные Старки. Отравители славного города…

– Пожалуйста, Барни, позволь ей сесть. И не начинай.

– Но ведь прославиться и обесславиться не одно и то же. Это я так, для ясности.

Майра потрепала Карен за щеку и улыбнулась.

– Чудно выглядишь. Беременность тебе к лицу.

– Но как ты узнала?

– Позвонила из аэропорта маме, чтоб узнать ваш адрес. Ты выглядишь просто великолепно. Уму непостижимо.

– Она цветет и пахнет, – вторил ей Барни.

– Беременность оказывает целебное действие на тело женщины, – заметила Майра, пристально разглядывая сестру. – Чудо творения.

Тут Карен спохватилась и сказала:

– А как насчет перекусить? Ты, наверно, умираешь с голоду.

– У меня с собой есть что пожевать. Кое-какие фрукты и орехи, а вот от стакана холодной воды я бы не отказалась.

Барни всматривался в ее улыбку, спокойное лицо и ярко-голубые глаза, которые ничуть не изменились.

– Ты какая-то не такая, – сказал он.

– Да уж, мне много чего пришлось пережить со студенческих времен, я, можно сказать, прошла через очистительный огонь. И знаю, что значит страдать. А когда прочла о том, что случилось, то поняла, что нужна тебе с Карен. Мне хочется вам помочь, если позволите.

Барни не проронил ни слова, а Карен встала и взяла ее руку.