Безмолвный крик - Энн Перри

– Добрый день, – отвечала миссис Кинэстон. Она оделась в темно-коричневое и черное, как делают визитеры, посещающие дом, в котором царит траур. В прекрасно пошитом костюме отсутствовали намеки на индивидуальность стиля. Похоже, ее это не волновало. Она позволила Уормби принять у нее накидку, потом прошла за ним в гостиную, где, вероятно, ее поджидала Сильвестра. Артур держался на шаг позади.

Уормби поднялся по лестнице.

– Мисс Лэттерли, молодой мистер Кинэстон – близкий друг мистера Риса. Спрашивает, можно ли навестить его. Как вы думаете, это возможно?

– Я спрошу мистера Риса, есть ли у него желание с ним встретиться, – сказала Эстер. – Если да, то прежде я хотела бы побеседовать с мистером Кинэстоном. Крайне важно, чтобы он не говорил и не делал ничего, что может расстроить больного. На этом решительно настаивает доктор Уэйд.

– Конечно. Понимаю. – Уормби остался дожидаться, а Эстер пошла спрашивать.

Рис лежал, глядя в потолок из-под опущенных век.

Эстер остановилась у двери.

– Пришел Артур Кинэстон. Если достаточно хорошо себя чувствуешь, он хотел бы увидеться. Если нет, то дай мне знать. Я позабочусь, чтобы он не обиделся.

Молодой человек широко раскрыл глаза. Ей показалось, что в них мелькнуло нетерпение, потом внезапно появилось сомнение, даже растерянность.

Она ждала.

Рис никак не мог определиться. Он был одинок, напуган, слаб, стыдился своей беспомощности, а возможно, и того, что не сберег отца. Весьма вероятно, что, подобно тем солдатам, которых знавала Эстер, сам факт выживания служил для него укором, если погибал кто-то другой. Он на самом деле струсил или только вообразил себе это? Да и помнит ли он хоть приблизительно, как себя вел?

– Если решишь с ним встретиться, мне оставить вас наедине? – спросила Эстер.

По его лицу пробежала тень.

– Или побыть здесь и присмотреть, чтобы вы говорили только о приятных и интересных вещах?

Рис слабо улыбнулся.

Повернувшись, она вышла, чтобы сообщить Уормби.

Артур Кинэстон медленно поднялся по лестнице; на его мальчишеском лице читалось беспокойство.

– Вы медсестра? – спросил он, остановившись перед Эстер.

– Да. Мое имя Эстер Лэттерли.

– Мне можно с ним увидеться?

– Да. Но я должна предупредить вас, мистер Кинэстон: он очень болен. Полагаю, вам уже сказали, что он не может говорить.

– Но он же сможет… потом, скоро? Я хочу сказать, речь вернется, не так ли?

– Не знаю. В настоящий момент он не говорит, но в состоянии кивнуть или покачать головой. И ему нравится, когда с ним разговаривают.

– О чем мне можно с ним беседовать? – Артур казался смущенным и несколько испуганным. Он был очень юн – похоже, лет семнадцати.

– О чем угодно, только избегайте упоминания о Сент-Джайлзе и смерти его отца.

– О господи! Я имею в виду… он ведь знает, правда? Кто-нибудь ему рассказал?

– Да. Но Рис был там. Мы не знаем, что произошло, но, кажется, от потрясения он лишился речи. Говорите о чем-нибудь другом. У вас должны быть общие интересы. Вы учитесь? Чем собираетесь заниматься?

– Классическими языками, – без колебаний ответил Артур. – Рис любит рассказы о древности даже больше, чем я. Нам хотелось бы поехать в Грецию или в Турцию.

Улыбнувшись, мисс Лэттерли отошла в сторону. Не было нужды говорить, что он сам ответил на свой вопрос. И он это знал.

Едва Рис увидел Артура, как лицо его просветлело, но сразу же по нему пробежала тень из-за осознания собственного положения. Он лежал в постели, такой беспомощный, не имея возможности даже приветствовать друга…

Если Артур Кинэстон и не знал, как ведут себя в подобных обстоятельствах, то весьма успешно скрывал это. Он вошел с таким видом, словно явился на самую обычную встречу, и, не обращая внимания на Эстер, сел в кресло возле кровати лицом к Рису.

– Полагаю, времени для чтения у тебя теперь в избытке, – грустно начал он. – Посмотрю, нельзя ли подобрать для тебя несколько новых книг. Я только что прочел нечто совершенно захватывающее. Поверишь ли, мне удалось достать ту книгу про Египет, написанную итальянцем Бельцони. Написана она почти сорок лет назад, если быть точным, в двадцать втором[6] году. Посвящена открытию древних гробниц в Египте и Нубии. – Артур не смог скрыть восторга. – Это просто поразительно! Убежден, там еще много чего можно найти, если знаешь, где искать! – Он склонился к Рису. – Я еще не говорил папе, но хотя я всем сообщаю, что буду заниматься классическими языками, думаю, что на самом деле стану египтологом. Фактически почти уверен, что стану.

Эстер, оставшись у двери, с облегчением перевела дух.

Рис смотрел на Артура широко открытыми от восхищения глазами.

– Я должен рассказать тебе про то, что там нашли! – продолжал тот. – Хотел поделиться с Дьюком, но ты же его знаешь! Он не проявил ни малейшего интереса. Человек, лишенный воображения. Для него время похоже на череду комнатушек без окон. Если ты сегодня находишься в одной, то других не существует. Я же воспринимаю время как единое целое. Каждый день не менее важен, чем другие, и так же реален. Ты так не думаешь?

Улыбнувшись, Рис кивнул.

– Можно я расскажу тебе про это? – спросил Артур. – Ты не против? Мне так хочется кому-то рассказать. Папа бы просто рассердился на меня, что зря трачу время. Мама выслушала бы вполуха и сразу забыла. Дьюк считает меня глупцом. Но ты поневоле станешь слушать… – Он покраснел. – Прости… Я сказал глупость. Надо было прикусить язык.

Неожиданно Рис весело улыбнулся. Все его лицо изменилось и стало необычайно обаятельным. В нем появилась теплота, какой Эстер раньше не видела.

– Спасибо, – сказал Артур, слегка кивнув. – Знаю, ты всегда поймешь, что я имею в виду. – И голосом, звенящим от восторга, он принялся описывать открытия, сделанные Бельцони в Египте. Его руки порхали в воздухе, обозначая контуры найденных сооружений.

Эстер незаметно выскользнула из комнаты. Она была совершенно уверена, что Артур Кинэстон не причинит Рису ни малейшего вреда. Он рассказывает о других временах, о жизни и неудержимых стремлениях, которые наполняли их, но Рис тоже размышляет об этих вещах. А если Артур и допустит какой-то неловкий намек, так тому и быть. Все равно лучше оставить их одних.

Внизу горничная Джанет сообщила Эстер, что миссис Дафф будет рада, если она зайдет в гостиную на чай.

Такого любезного приглашения Эстер не ожидала. Она не относилась ни к домашней прислуге, ни к гостям. Наверное, Сильвестре хотелось, чтобы она узнала о друзьях семьи как можно больше; вероятно, рассчитывала, что так Эстер сумеет объяснить себе его приступы злости и как-то помочь ему. Должно быть, миссис Дафф чувствовала себя ужасно одинокой, а Эстер являлась единственным мостиком между ней и сыном – не считая Корридена Уэйда, но тот приходил ненадолго.