Темная материя - Юли Цее

Выйдя в коридор из комнаты для допросов, комиссар привалился к стенке. Он понимал, что тот, кому присяжные вынесут обвинительный приговор, останется при своем. Его никто никогда ни в чем не переубедит. Это будет приговор, вынесенный человеку в трагическом смысле слова безвинному.

Обеими руками комиссар трет лицо. Когда поезд выезжает на следующий поворот, он обнаруживает за окном взвившихся рваными ленточками чаек, очевидно следующих за поездом, как за океанским лайнером. Хотя скорость однозначно говорит против того, что это чайки, он, сощурив глаза, различает даже оранжевые клювы и черные шапочки на головах.

Ласковым движением он проводит ладонью по гладкой поверхности свернутого в рулон журнала. Заворожен он, в сущности, не столько содержанием статьи. Скорее, ощущением узнавания, словно он расслышал голос автора. При чтении он звучал у него в голове так, словно профессор физики разговаривал с ним вживую. Причем как друг. Комиссар ясно чувствует: эту статью написал человек, не верящий даже в собственные рассуждения. Человек, принципиально усомнившийся в том, что представляет собой реальность, и дошедший в своих сомнениях до отчаяния. Есть еще одна вещь, которую комиссар узнал по бабочкам. Тот, кто ни во что не верит, ничего не может и знать. Без надежного средства против сомнений у познания нет ориентира. Шильф отдал бы все, чтобы только поговорить с этим Себастьяном. Возможно, для защиты от бездны, которая в последнее время стала разверзаться у него под ногами в самых неподходящих ситуациях, ему нужен профессор физики. А не врач.

Его домашний врач почти ничем ему не помог, а только задал кучу всяких вопросов. Он спрашивал Шильфа про успехи в деле расследования преступлений и про то, приходится ли ему платить за них все большую цену в виде нарушений памяти, приступов головной боли, потери чувства реальности. Спустя неделю комиссара, как хлеб в духовку, засунули в тесную камеру, для того чтобы при помощи магнитных полей перетрясти атомные ядра в его голове. Еще немного спустя он снова сидел в обшитом деревянными панелями английском кабинете, а сестра, ассистирующая доктору на приеме, подала ему чашку кофе, чтобы ему было в чем помешивать ложечкой. Шильф один за другим бросал в чашку кусочки сахара и мешал в чашке не переставая. А доктор тем временем знакомил его с данными подселенца, тайно обосновавшегося в верхних покоях его организма. Имя: Glioblastoma multiforme. Возраст: по меньшей мере несколько месяцев, возможно, даже несколько лет. Рост: три и пять десятых сантиметра. Место рождения: лобная доля, чуть левее середины. Род занятий: причинение нарушений памяти, хронической головной боли и потери чувства реальности.

Сахар в чашке комиссара, взаимодействуя с остывающей жидкостью, образовал насыщенный раствор. Ему пришлось прервать помешивание, чтобы позволить доктору дружески похлопать себя по руке. На столе перед ним лежали результаты магнитно-резонансной томографии — выдержанная в серых тонах фотография, которую Шильф нашел настолько декоративной, что даже подумал, не вставить ли ее в рамочку. Поскольку Glioblastoma multiforme по звучанию напомнила ему название какого-нибудь редкого дерева или гадкого насекомого, он дал своему подселенцу новое имя: ovum avis — птичье яйцо. Не дожидаясь, когда доктор допишет ему направление к специалисту, он встал и распрощался, не намереваясь больше сюда возвращаться. К хваленому специалисту он тоже не собирался пойти. Тот, кто постоянно присутствует при вскрытиях, не ожидает ничего хорошего от распиливания своего черепа.

«Ты еще тут? Ты меня слышишь? Черт побери!»

С улыбкой покачав головой, комиссар потягивается до хруста в позвоночнике. Позади, через два ряда от него, кто-то яростно тычет в кнопки мобильного телефона. С тех пор как изобрели мобильники, у людей наконец появилась отдушина, чтобы дать выход своей метафизической потерянности и засевшему в глубинах сознания сомнению в существовании других представителей рода человеческого. «Ты меня слышишь? Ты еще тут?» Кто бы взялся с уверенностью утверждать, что тот, другой, действительно существует и слышит тебя! Каждое наделенное разумом существо, думает комиссар, неизбежно является солипсистом и всю жизнь занято тем, чтобы старательно этого не замечать. Вот и у него имеется вполне уважительная причина вытащить из кармана мобильник, набрать номер собственной квартиры и ждать, отзовется ли там новая подруга, при мысли о которой ему как-то даже не верится, что она живая и существует на свете, когда он не смотрит. «Ты еще тут?» С таким же вопросом он мог бы позвонить самому себе или птичьему яйцу у себя в голове. Если домашний врач не ошибся, то от того рандеву с самим собой, которое у нас называется жизнью, Шильфу осталось несколько недель, в лучшем случае — несколько месяцев. Ему бы надо использовать это время на расследование, в котором главным подозреваемым выступает он сам. Надо бы выяснить, что общего между его новой подругой и птичьим яйцом у него в голове. Убийца из машины времени может быть соучастником, а профессор физики — важным свидетелем. И кроме того, комиссару нужно еще заполнить большие пробелы, понять, как складываются в единое целое разрозненные части его биографии. Проявив немного терпения, он нашел бы ответ, хотя бы даже такой, которого, кроме него, никто не поймет. В конце концов, не каждый день ведь тебя с промежутком всего в несколько часов сначала объявляют покойником, а затем возвращают к жизни как избранного и любимого. И прежде чем окончательно сойти со сцены, единственное, что тебе остается, — это завершить комплектование своей личности.

Где-то там, все дальше отодвигаясь от него в пространстве, переворачивается на другой бок Юлия и вздыхает, потому что в тесном помещении становится слишком жарко и душно. При мысли о ней — об этом теплокожем, отяжелевшем от сна существе, лежащем в его кровати, которое днем, словно иначе и быть не может, прибирает его квартиру, читает его книжки и при этом целый день напролет так и лучится радостью, как щенок, — внутри у Шильфа все сжимается от смешанного чувства страха и счастья. Он не верит в спасительную силу любви и потому не собирается связывать свою жажду жизни с какими-то мурашками в животе. И все же умирать ему неохота… Дальше этого его размышления пока что не зашли. Уверенно можно сказать только одно: что Шильф и комиссар, если им еще что-то нужно друг от друга, во что бы то ни стало должны с этим поторопиться.

После пересадки в Карлсруэ комиссар решил отложить свои размышления. Он извлекает из дорожной сумки кожаный футлярчик, а из футлярчика — матово-серебристый прибор размером не больше карточной колоды. Его подарила ему новая подруга. Она решила, что эта игра королей очень ему подходит, особенно учитывая, что если о комиссаре Шильфе когда-нибудь напишут книгу, автор сможет изобразить его в ней любителем шахмат, по примеру сыщика Шерлока Холмса, который любил играть на скрипке. Шильф не стал уточнять, что он-де — не сыщик, а скрипка — не стратегическая игра, а просто сказал спасибо и принял подарок. Когда нажимаешь кнопку «пуск», дисплей загорается сумеречно-голубоватым светом занимающегося утра. Правилам игры Шильфа тридцать лет назад научил приятель-однокурсник, однако тогда он так и не увлекся великой игрой. Но вот, взяв однажды в руки этот миниатюрный компьютер, он с тех пор с ним неразлучен. Юлия радуется, что так удачно придумала. Когда он тычет пальцем по голубоватому дисплею, она подсаживается к нему на ручку кресла, заглядывает через плечо, щекоча своими локонами, пока он, проиграв партию, не идет ужинать.