Закон абордажа - Игорь Недозор

— Благодарю, — осушил поднесенный стакан вина пират. — Но я ведь по делу. Взгляни-ка, мастер, — он развернул холст и протянул Ларсу обломок капитанской шпаги. — Что ты насчет этого скажешь?

— Ну, что сказать, — повертев сломанное оружие, сообщил кузнец, пожимая плечами. — Клинок толеттской ковки, клеймо, правда, не припомню, но с тремя крестами, значит, вроде как лучший мастер, королевскими интендантами аттестованный. Закалка отличная, воздушная — не конная, пожалуй, а в ветровом колодце… Ты разницу-то разумеешь, моряк?

Йунус кивнул. Он хорошо помнил, как в детстве отец совал только что откованный, ярко полыхающий клинок в стальную «лапу» с рукоятью, обмазанной обожженной глиной, и десятилетний Йунус, надевая толстую кожаную рукавицу, хватал саблю или ятаган, вскакивал на коня и мчался что есть сил, высоко подняв над головой пышущее жаром оружие, дабы придать ему наилучшую для булата закалку.

— Так что оружие доброе… было. А вот дураку досталось — это ж как надо было ухитриться, чтобы его сломать-то? Не иначе в мачту или в фальшборт вогнать, да еще сверху алебардой или секирой рубануть. Вот тоже еще: нет, чтобы по дурной голове врезать — добрую шпагу испортили.

Кузнец сокрушенно покачал головой.

— Ну чего еще? Эфес само собой снять не штука, а вот перековывать пользы нет, потому как твердости уже не будет, отпустит закалку-то. Но могу выточить острие на камне точильном — будет тебе добрый кортик или ландскнетточка. Пару золотых всего возьму, а за готовый-то куда больше сдерут. Ну так как? Если эфес мне отдашь, даром сделаю!

«Вот старый перец! — усмехнулся про себя танисец. — В эфесе серебра на четыре золотых будет».

— А скажи, мастер, руками такой клинок можно сломать? — как бы между прочим спросил он.

— Шутишь? — хохотнул Ларссон и наморщил лоб, так что выжженное на нем каторжное клеймо сложилось в некое подобие улыбающейся рожицы. — Нет, ну ежели у кого матушка с троллем или там гримтурсом согрешила, то тогда можно, конечно, хотя и то не побожусь… А что?

— Да просто… друг, который мне ее отдал, говорит, что как раз руками сломали, чтобы нам не досталась.

— Врет как сивый мерин! — припечатал оружейник. — Я тридцать лет с железом работаю — ты уж мне поверь.

— Ну а может, просто тот… кабальеро, сильный очень? — с удивлением ощутив в своем голосе неуверенность, переспросил Йунус.

— Ох, ну что с тобой делать, брат Йунус? — пожал плечами Ларс. — Слышал я про людей, что зубами стволы аркебузные на потеху народу в балаганах перекусывали да цепи рвали, какие и слону не одолеть. Только вот скажу про то, что сам видел. Когда я еще кузнецом в Аронже был, поймали у нас одного шевалье, который девушек молоденьких насиловал и убивал. А по таким злодействам полагались не только смерть позорная, но и лишение дворянства. Ну, само собой, помост, лошадки там, палач, чтобы жилы надрезать да рвать побыстрее. Полагалось еще в костер его герб и все грамоты дворянские швырнуть, и клинок его сломать над головой перед казнью, а железка была почти такая же — даже и похуже: тут, видишь, излом мелкозернистый, а там покрупнее — известное дело, рейбахское оружие толеттскому не чета… Так вот, шпагу ломать само собой палачу полагалось, а вот подпиливать меня назначили. Я, конечно, не будь дураком, подпилил не на две трети, как обычно положено по артикулу, а на три четверти. Так и то мэтр Годо, палач наш присяжный, на семь потов изошел, а не одолел. Ну судья меня и погнал — так и то с трудом сладил. Вот… Может, с того дела у меня все наперекосяк и пошло…

Ларс вздохнул, потер изуродованный лоб.

— Потому как еще с древности идет, чтобы кузнецу да пахарю, да прочим честным работникам дела палаческого не касаться… Мне бы, дураку, упереться да вот… Ну так чего, будешь кортик делать? Сделаю честь по чести — сам понимаешь, тут с этим строго: «Святой Джио не мошенничает!»

— Знаешь, дружище, оставь себе — вместе с эфесом, — вдруг буркнул Йунус.

Сидя в кабачке «Свинья и апельсин» — не самом худшем заведении Давенхафена — и поглаживая сидевшую на коленях прелестницу Хану (а может — Хэлен) чинно хваставшуюся, что она не простая потаскуха, а дочь самого настоящего ратмана, и что свои марки она отработает честно, Йунус размышлял об услышанном.

Нет, он не усомнился в своем реисе. Наоборот, он думал, что, идя с этим человеком, может быть, удастся достигнуть тех высот, о которых даже и помыслить сейчас страшно.

3342 год от Возведения Первого Храма, 13-е число месяца аркат.

Стормтон, Ледесма.

Вечером двери особняка Оскара ок Л'лири вновь распахнулись перед капитаном.

К восьми часам перед домом выстроилась целая очередь экипажей прибывших гостей. Домналл прошел к столу, где уже стояла огромная хрустальная чаша с глинтвейном. Зачерпнув литым серебряным ковшом с гербом Эгерии, наверняка каким-то пиратским трофеем, он наполнил бокал синеватого генуситийского стекла и сделал неторопливый глоток.

Горячий глинтвейн, терпкий и пряный, напомнил командору детство, зимние праздники — Самхайн, или новолетье, когда они с отцом торопились по заснеженным улицам родного городка домой, где у украшенного ветвями ели очага их ждало приготовленное мамой и бабушкой горячее вино, для которого не жалели дорогих пряностей.

Эти воспоминания были особо приятны и особенно горчили — ибо напоминали о самом невозвратном. Поэтому Домналл прогнал их и заставил себя сосредоточиться на происходящем.

Наместник прислал ливрейного лакея, сказав, что примет офицера позже или пригласит на званый вечер, но пока пусть командор обождет.

В ожидании он устроился на уголке дивана.

Бригитт появилась в сопровождении новой горничной, шурша юбками. На ней было яблочно-зеленое чесучовое платье с драконами и удивительными рыбами — хэйянский шелк.

— Бригитт, — капитан, наконец, повернулся, осторожно взял ее за локоть, мягко потянул за собой, — позвольте мне сказать вам несколько слов наедине.

Он подвел ее к кожаному диванчику в углу, отметив, как ярко блеснули золоченые гвоздики на тисненой коже крокодила, но она не дала себя усадить — высвободила руку.

Молодой человек решился.

— Бригитт!

Она обернулась и остановилась, недоумевающе глядя на командора.

— Я хотел обсудить с вами нечто очень важное…

— Я слушаю вас, милорд.

— Как бы вы отнеслись к тому, если бы я пригласил вас на завтра к себе на обед?

Девушка пожала плечами:

— Пригласите, но ведь есть еще и мой отец. Я бы не хотела огорчать вас, потому что он может не позволить мне пойти в гости к стороннему мужчине, не являющемуся моим помолвленным женихом…

— А разве вам уже не семнадцать?

Бригитт посмотрела в его блестящие от волнения глаза.