Имяхранитель - Азамат Козаев

– Хитроумным Лео Тростином, покинутым приемной дочкой, – сообразила Люция. – Жутким ревнивцем, решившим отомстить старому оружейнику.

– Верней всего. Уникальное орудие преступления – пламенеющие мечи из белой бронзы тоже сыграли бы роль косвенного (а то и прямого) доказательства. Достаточно дознавателям поднять каталоги «Эспадона», чтобы увидеть, откуда они появились. Я не сомневаюсь, что фламберги поступили контрабандным путем с Геи. Там некогда работал Симеон Лог, предок Розиного мужа. Мечи играли первейшую роль в плане Валентина. Ведь только они способны были направить мою мстительную ярость на полноименного оружейника, а следствие буквально ткнуть носом в Лео Тростина. Между прочим, сударыня, – спохватился Иван, – я хотел бы получить их обратно.

– Поглядите в багажном ящике. Помните, где секрет? Да, там, под сидением слева. Светляк сам вспыхнет, как только крышку откроете. А почему мой внук решил использовать именно вас?

Иван, занятый исследованием багажника, поскучнел, нахохлился и приготовился врать. У него не было ни малейшего желания рассказывать еще об одном пункте Валентинова плана. Об отмщении обломку за якобы предательство Платона Ромаса.

Однако Люция выручила его, опередив:

– Впрочем, тут все ясно. Обломок с рожей, какою не всякий висельник похвастать может, приличный боец… и прочая и прочая… Неясно лишь, почему вы оставили в живых эва Логуна. Что-с?

– Тут история долгая, и касательства к сегодняшним трагедиям она не имеет, – сказал Иван. Но Люция смотрела требовательно, и он признался: – Если коротко, легендарный душевный недуг обломков меня не гнетет. С некоторых пор ваш покорный слуга – до чрезвычайности уравновешенный тип. Спасибо доктору снаружи и его гипнозу.

Иван оторвался от ящика.

– Сударыня, а ведь мечей-то здесь нет! Есть замечательный «глаз филина» («Дайте-ка его мне», – сказала Люция), есть початая коробка снарядов для пистоля. Есть прелестная линза-книжка, свитки к ней… одеяло… О, а вот и моя куртка, весьма кстати! Еще вижу мешок, подписано: «финики» – ух ты, не меньше фунта!.. мелочь разная… и все.

– Стало быть, Виктор захватил их с собой. Настоящее оружие, как-никак. Для мальчика выпустить мечи из рук выше сил. Но где же он сам пропадает?

– По нужде отошел, – предположил Иван, надевая куртку.

– В таком случае, у него грандиозный запор. Недельный, самое малое. Все уличная сухомятка, я его предупреждала. Виктор! – громко позвала она. – Ви-ик-тоор!

Покричали вместе. Тишина в ответ. Встревоженная Люция засобиралась на поиски.

– Давайте, я, – сказал Иван.

– Нет. Заблудитесь. Мне-то здешние места до последней ложбинки знакомы.

– Я превосходно вижу в темноте.

Она покачала головой:

– Видеть, Иван, зачастую слишком мало. Нужно правильно понимать, что видите. А вы уже дискредитировали себя побоищем с воображаемыми бесами. Оставайтесь тут. Стерегите Валентина. Или серчаете на него? Все-таки замышлял против вас.

– Сержусь? Что вы, сударыня, нимало! Мне его жаль, – сказал Иван. – Мне его отчаянно жаль…

И это было истинной правдой.

Люция нацепила на лоб обруч «глаза филина», расправила пленочную зеркальную личину и, аукая, растворилась среди деревьев.

Отхлебнув из фляги, Иван прилег на теплую землю. Неужели все закончилось? Эх, хорошо бы. Он сладко, до хруста за ушами зевнул. Съесть бы сейчас чего-нибудь. Кажется, в ящике имелся мешочек с сухофруктами. Он поднялся, потянулся. Спросил обернувшуюся Мегеру, как она относится к возможности перехватить горсточку фиников? Кобыла кивнула, помахала хвостом и, показалось, улыбнулась.

– Вот и я не откажусь, – весело сказал он, тронутый неожиданным лошадиным дружелюбием.

В мешочке оказались не финики, а курага. Иван честно разделил кучку на четыре части, рассудив, что Валентин, получивший двойную дозу парализующего снадобья, до завтрашнего (верней, уже сегодняшнего) вечера о чувстве голода все равно не вспомнит. Мегера приняла свою долю смирно, губами собрала лакомство с ладоней имяхранителя без единой попытки укусить. И все же хлопать ее по холке Иван поостерегся.

– Приятного аппетита, имяхранитель! – Вик появился бесшумно.

– Благодарю, присоединяйся. А мы тебя потеряли. Архэвисса искать направилась. Далеко ходил?

– Нет. Я был здесь, за кустами. Слушал.

– Угу. Слушал, значит. И какие сделал выводы?

Сидящий Иван подтянул к себе ногу. Больно уж ему не понравилось, как Вик держит фламберги. Локти приподняты до уровня нижних ребер и разведены в стороны под прямым углом друг к другу. Клинки лежат на плечах, плашмя, сзади перекрещиваются. Такое ощущение, что парень приготовился провести «брадобреевы ножницы». Клацнут – борода долой. С головою вместе.

– Вывод единственный, он же единственно верный. Платон Ромас не мог стать императором, поскольку был младшим. До тех пор, пока оставался младшим. Совсем как я. К сожалению, отец чересчур поздно спохватился. И еще… он слишком доверял тому, кого считал другом. Я не повторю его ошибок.

Это не были «ножницы». Виктор метнул мечи.

Он умел их метать. В момент, когда фламберги, пробив Валентину горло, воткнулись с глухим стуком в полог, он закричал. Надрывно, с ужасом.

– Бабушка! Бабушка! Он сошел с ума! Обломок убил Валентина! Ба-буш-ка!!!

ИЛЕМ

Сегодня. Раннее утро…

Люция не прикончила Ивана в первый момент только по одной причине. Одной-единственной. Нет, не потому, что видела сцену убийства. И не потому, что рана Валентина оказалась не смертельной, как выяснилось позже. Поминутно ждавшая от внуков чего-то жуткого, она не поверила истошно вопящему и залитому слезами Виктору, а поверила молчанию имяхранителя. Обломка сутью и форменного душегуба видом. Поверила, вопреки очевидной картине покушения. Но, поверив, тут же погнала его прочь.

«Вы как будто притягиваете кровь, – сказала ему тогда старуха, прямая и бесстрастная. А может, попросту безжизненная. – Я не желаю, чтобы вы были здесь сейчас. Не желаю, чтобы появлялись поблизости когда-нибудь впоследствии. Мне хватит неприятностей и без вас. Исчезайте из моей жизни, приказываю и умоляю! Клянусь, я сумею обуздать Виктора. Клянусь, я не стану преследовать Лео Тростина. Но вы должны уехать. Немедленно. И заберите с собой эти треклятые мечи! Уничтожьте их. А сейчас прощайте!»

И когда она двинулась к коляске, чтобы выдернуть фламберги из тела внука, Валентин пошевелился. Голова юноши была почти отделена от тела, поэтому слабое трепетание его груди архэвисса Комнин истолковала однозначно. Как симптом У-некротии.

С криком: «Нежить!» она бросилась раздирать раненого в клочья.

Ивану с первого взгляда сделалось понятно, что никакого проявления упыризма тут нет в помине, а есть одна неслыханная удачливость юного эва Комнина, помноженная на фамильную живучесть императорского рода. Обломку пришлось спешно хватать старуху в охапку (она исступленно вырывалась) и вязать. По рукам и ногам. Затем, не теряя времени на приведение в разум, толкать ее в багажный ящик. В компанию к плюющемуся, визжащему Вику. А потом гнать Мегеру, беспощадно нахлестывая, в Арин. И, придерживая голову Валентина, чтобы не слишком болталась, молить – Фанеса, Регла, Скользящего вдоль Пределов, десятки других божков и духов! – молить, чтобы позволили ему успеть.