Крестовые походы - Оливия Кулидж

Монахи начали торжественную песнь, а многие крестьяне бросились дальше по берегу реки, чтобы лучше видеть. Марго прикрыла рукой глаза, нетерпеливо всматриваясь через головы монахов, не на черном ли боевом коне возвращался Эд с войны. Тогда бы он надел кольчугу и взял вымпел с дубком – гербом Буавера; но такого всадника впереди не было видно. Он мог одеться в зеленое платье, как всегда в торжественных случаях – ведь серебристый и зеленый были цветами Буавера, – и сесть на рабочую лошадку. Но никого похожего она не сумела разглядеть на противоположном берегу. Впереди процессии шел мужчина и нес большой черный крест, за ним пешком двигались остальные. Ярко-красный балдахин на шестах, видимо, скрывал реликвию. Следом за балдахином шла толпа людей.

В предчувствии беды у Марго сжалось горло. Где же Эд? Не сказав ни слова брату, ехавшему рядом, она повернула лошадь вдоль берега за толпой крестьян, бегом обгонявшей колонну монахов и почти заглушавшей их пение возбужденными криками.

Черный крест приблизился вплотную к броду, но тот, кто его нес, не стал приподнимать свои одежды, а сразу ступил в воду, огибающую отмели. Процессия без колебаний последовала за ним, красный балдахин раскачивался в ее центре, а несли его – да, конечно, четыре воина, одетые в зеленые костюмы с серебряными эмблемами! Правда, те двое, что находились ближе к Марго, ей были совершенно незнакомы – чернобородые мужчины, похожие на иностранцев. Где же Эд?

Обе процессии готовились к встрече. Настоятель и все священники спешились – их лошадей и мулов осмотрительно убрали назад, – а монахи выстроились широким полукругом. Человек с черным крестом вышел из брода и остановился, не зная, как быть теперь. Следовавшие за ним беспорядочно появлялись на берегу, и среди них Марго увидела Эда.

Он находился под балдахином, до этого момента скрытый от ее взгляда. Эд выглядел изможденным и загоревшим, был неузнаваем для невнимательных глаз, но только не для Марго. Его длинные волосы до плеч, которые весело кудрявились, когда он уезжал, теперь свисали прямые и жидкие; они выцвели до какого-то неопределенного оттенка, наполовину каштановые, наполовину седые. Всегда такой аккуратный во всем, что касалось одежды, Эд был лишь в одной длинной рубахе, какие носят кающиеся. Его босые ноги, правда не грязные, начисто вымытые рекой, кровоточили. Перед собой он нес алую подушку, поддерживаемую также кожаным ремнем, свисавшим с его шеи. На подушке лежал короткий и тяжелый меч с широким лезвием, темный, без какого-либо узора, только перевязь его была густо усыпана драгоценными камнями, а застежка на ней казалась золотой. Эд не оглядывался вокруг, как вел бы себя человек, возвращающийся с войны, а устремил взгляд на настоятеля, готовившегося завладеть сокровищем.

Настоятель был красивым мужчиной с приятными манерами и любил производить хорошее впечатление. По случаю такого события он приготовил речь, не длинную и не короткую, украшенную избитыми латинскими изречениями, хотя и не скучную. Возблагодарив Бога за милость к аббатству, аббата Тома за заботу о пастве и сира Эда за верную службу, настоятель двинулся вперед, чтобы принять меч, в то время как братья вокруг и позади него запели латинский псалом.

И тут вся церемония пошла прахом. Носильщики балдахина выставили свои палки, мешая настоятелю приблизиться, а Эд громким голосом воскликнул:

– Я, Эд де Буавер, раб Божий и его святой церкви, дал обет пройти босым от Константинополя до церкви Святого Фомы, принадлежащей аббатству Гранпре. Таким образом, пусть никто не касается этой святой реликвии, пока я не возложу ее там на алтаре.

Звуки псалма замерли, а настоятель побагровел от гнева. И восстановить-то свое достоинство он никак не мог, поскольку процессия Эда уже двинулась мимо него, целенаправленно протискиваясь через толпу монахов, которым пришлось расступиться и пропустить их. Через мгновение настоятель последовал за ними, а монахи принялись сумбурно перестраиваться, сомневаясь, стоит ли начинать радостный гимн, который должен был сопровождать получение реликвии орденом.

Марго, рысью двигавшаяся позади, не нашлась что ответить брату, пробасившему, что все это очень плохо и Эд сам нажил себе врагов. Украдкой бросив взгляд на ее окаменевшее лицо, он добавил уже ласковее:

– Если аббатство станет на тебя давить, мой кошелек в твоем распоряжении. Меня так же не устраивает, чтобы монахи проглотили Буавер, как это не устраивало нашего отца, когда он отдал тебя и приданое сиру Эду.

Марго опустилась на колени у самых дверей церкви аббатства и пыталась молиться, а Эд прошел вперед и возложил меч на алтарь. Наконец-то монахи могли запеть радостный гимн. Поднявшись с колен, Эд спустился от престола, оставляя на холодных камнях кровавые следы босых ног. Его глаза искали Марго. С учтивой грацией он взял ее руку и поцеловал. В переполненной церкви его дети опустились перед ним на колени, и, благословляя, он положил руки на их головки. Одна рука Эда была изуродована страшным шрамом. Он поймал взгляд Марго.

– Мои поединки и турниры закончены, но я еще сгожусь, чтобы учить нашего сына отстаивать честь Буавера, – сказал он мягко, не забывая об окружавшей их толпе любопытствующих.

– Это лошадь ударила меня копытом, – объяснил он ей позднее, сидя на краешке их кровати и глядя, как она распаковывала узел, снятый слугами с вьючной лошади. – Меня сбили на землю на пороге императорской часовни, а затоптали свои же рыцари! Слава Богу, что мне не пришлось увидеть, что там творилось! – Он содрогнулся. – Я видел поле битвы и получил свою порцию драки. Мы разграбили Зару, и рассказ о том, что мы там творили, не для дамских ушек. Но Зара – ничто по сравнению с Константинополем. Ничто! Ну-ка, дайте мне эту красновато-коричневую ткань. Я взял ее у одного купца, который был почти моего роста – это было в Заре. Хорошая материя, а ему больше не нужно было одеваться. В Константинополе… – Он замолчал.

Марго развернула красноватые чулки, с сомнением поглядев на ноги Эда, которые она промыла и перевязала. Эд взял у нее чулок и начал надевать, неуклюже натягивая его здоровой рукой поверх полотняных лент, обернутых вокруг ноги. Не поднимая головы, он спросил:

– Как дела в Буавере? Я вас оставил в стесненных обстоятельствах.

– Все хорошо.

– Добычу разделили, – сказал Эд, по-прежнему пряча лицо. – Мне выдали мою долю в драгоценностях, чтобы я мог путешествовать налегке. На Востоке без правой руки я уже не мог принести пользы. Можно было еще завоевать богатые феоды, но мне всегда не везло…

– Это не важно, – сказала Марго. – У нас есть Буавер.

– Эти драгоценности… – Эд перестал притворяться, что надевает чулки. – Их сняли с золотых сосудов, стоявших на главном престоле. Я прикрепил их… да-да, прикрепил к перевязи меча все, кроме жемчужин. Нужны были деньги на корабль, охрану, ну и на процессию. И потом, ведь мы так и не исполнили своего обета, хотя теперь уже освобождены от него. Понимаете?

Радость и смятение нахлынули на Марго, эти чувства так смешались, что она не могла отличить одно от другого. Как-то сокровища Востока, видимо, не сочетались с Эдом. Он вернулся без гроша и стыдился этого.