Святое дело - Виктор Суворов

У Сталина 170 миллионов населения. Мобилизационный ресурс — 17 миллионов. Поэтому так следовало и заявить: если Гитлер нападет на Польшу, я буду вынужден провести всеобщую мобилизацию и воевать в полную силу до победного конца независимо оттого, что будут делать Великобритания и Франция. И не только Великобритании и Франции это заявить, но и всему миру, в том числе Гитлеру.

Коридоры через Польшу и в этом случае Красной Армии были не нужны. Пусть Гитлер сначала прорвется через Польшу, а мы за это время подготовимся и встретим его как положено.

Все великие полководцы ставили в первый эшелон легкие силы для завязки боя. По мере движения противника вперед сопротивление не ослабевало, а, наоборот, нарастало, так как во втором эшелоне находились тяжеловооруженные воины и в гораздо большем числе.

В 1939 году сама судьба определила Войску Польскому роль передового отряда, а Красной Армии — роль главных сил. Казалось бы: пусть поляки гибнут в первом эшелоне, а Красная Армия будет стоять во втором. Сталину что, поляков стало жалко? Так пусть же поляки примут на себя первый, самый страшный удар, пусть немцы растратят силы, пусть растянут свои коммуникации, а тогда пусть без всякой паузы встретятся с главными силами Красной Армии вдали от германских границ и баз снабжения.

Но Сталину почему-то хотелось выдвинуть лучшую, самую боеспособную часть Красной Армии в первый эшелон. Для этого он требовал коридоры через Польшу, через которые намеревался вывести миллионы своих бойцов, армады самолетов, тяжелых орудий и танков на запад, чуть ли не на тысячу километров от своих границ к самому Одеру и начать войну прямо на польско-германской границе.

Какой ему от этого толк? Какая от этого выгода? Зачем подставлять себя под первый удар, если Польша полна решимости принять его на себя? Зачем Красной Армии рваться в первый эшелон, если ее туда не пускают?

Позиция эта становится еще более смешной, если принять во внимание, что кремлевская пропаганда нам в голову вдалбливает мысль о полной небоеспособности Красной Армии и о диком страхе Сталина перед надвигающейся угрозой с запада.

Если боишься, то прячься за спину Польши, зачем в первый ряд лезешь?

* * *

Сдается мне, что удивительная щедрость Сталина в первой ситуации и столь же удивительная скупость во второй объясняются тем, что никто в Кремле ни к первой, ни ко второй ситуациям всерьез не относился и возлагаемых на себя обязательств выполнять не собирался. Надо было только продемонстрировать решимость дать отпор агрессору при любом раскладе… И потребовать коридоры через Польшу… И получить отказ…

После этого можно было положить чистую руку на горячее сердце и сокрушенно заявить: мы-то рвались вас защищать, да вы не согласились… После отказа Польши можно было вывешивать красный флаг со свастикой в московском аэропорту и доставать из холодильников бутылки для встречи Риббентропа.

Планы не могли быть более благородными, гуманными и свободолюбивыми, чем их инициаторы. Мир уже тогда стоял перед зловещим соперничеством Освенцима и Майданека с Катынью, Куропатами, Колымой.

Ян Замойски. Россия в XX веке. Историки мира спорят.

М., 1994. С. 428

Когда речь заходит о требовании маршала Ворошилова пропустить войска Красной Армии через польскую территорию, т.е. о коридорах через Польшу, я терпеливо выслушиваю аргументы маститых академиков, потом, потупив взор, вопрошаю: а как вы себе ни коридоры представляете?

Позвольте объяснить смысл вопроса. Для этого разрешите зайти издалека. Из 1812 года.

Ситуация для государства Российского сложилась аховая, Бонапарт ведет огромную армию на Москву. Кутузов со своей армией отходит. Царь, элита общества и весь народ требуют генерального сражения. Кутузов один понимает, что генеральное сражение может погубить и армию, и Россию. Это вам все-таки Бонапарт. Главная его сила как раз в том и заключается, чтобы противника сокрушить в генеральном сражении. Равных ему в ведении генерального сражения нет. Он такие сражения пока не проигрывал.

Мысль, конечно, правильная: сразиться с Бонапартом, но можно крепко нарваться. Потому Кутузов от генерального сражения уклонялся сколько мог.

Но одноглазая лиса понимала, что крикуны, которые в смысл происходящего не вникают, тоже правы по-своему. Не каждому ведь даны мозги великого полководца.

Общество роптало. Да и армия злилась. Ворчали старики: что ж мы, на зимние квартиры? Слухи пошли. Кутузова обвиняли и трусости. Это могло завершиться отстранением от должности. Вместо Кутузова государь мог поставить храбреца, который, несомненно, бросился бы в бой и в том бою сломал бы шею не только себе, но и всей армии. Поэтому, дабы отвести обвинения в нерешительности и трусости, Кутузов у ворот Москвы дал сражение. Место он выбрал у села Бородино, на речке с необычным, странным и жутким именем — Война.

Крови в тот страшный день было пролито немерено. На достаточно узком участке в смертельной схватке сцепилось ЧЕТВЕРТЬ МИЛЛИОНА солдат. 1200 пушек с двух сторон с рассвета до заката гвоздили ядрами и картечью. Убито и покалечено более 100 000 человек и не меньшее число лошадей.

И Бонапарт, и Кутузов объявили Бородинскую битву своей победой. Глядя на ту мясорубку из XXI века, признаем, что завершилась битва на тех же позициях, что и началась. Ни одной из сторон не удалось опрокинуть другую.

Отчего же Кутузов это побоище своей победой объявил?

Оттого, что Бонапарту не удалось сокрушить Русскую армию и принудить Россию к капитуляции! Дав сражение у ворот Москвы, Кутузов обезопасил себя от упреков в трусости и обеспечил себе возможность и дальше действовать так, как считал нужным.

После сражения Кутузов решил больше не рисковать, на другой день битву не продолжать. Он отдал приказ на отход, отдавая Москву французам. Понятно, что Бонапарт объявил эту битву своей победой. Как же иначе: была битва, после которой русские сдали Москву…

Армия Кутузова отошла к Москве, прошла через нее и двинулась на юго-восток. Бонапарт занял Москву. А Кутузов, оторвавшись от преследования, повернул на ЗАПАД!

Он провел свою армию южнее Москвы и основал укрепленный лагерь юго-западнее города. Тут Кутузов пополнял свою армию, готовил ее к новым сражениям и Бонапарта не тревожил. Бонапарт забеспокоился сам. Кутузов оказался у него за спиной. В любой момент он мог перекрыть все дороги, которые связывали армию Бонапарта с Европой. Это Бонапарту весьма не понравилось. И он решил уходить.

Хотя еще не было зимы.

Хотя никто его из Москвы не гнал.

Марш-маневр Кутузова — блистательный пример использования стратегии непрямых действий: Кутузов со своей армией сидел в укрепленном лагере и не делал ничего! А Бонапарт сам побежал из Москвы!