Живой роскошный ад - Джон Хорнор Джейкобс

Вив перекладывает одну ногу на другую, наблюдая, влияет ли это на Кромвеля. Влияние мало, но всё же есть. Без сомнения, на его лице всё видно, и он задумывается, отражается ли там и презрение к себе?

Паркер. Легенда. Вив поджимает губы – трудно сказать, то ли в предвкушении, то ли от волнения. Паркер. Фольклорист, который в погоне за какой-то легендарной песней сошёл с ума и полез в бутылку, чтобы обрести забытье. Вив убирает прядку с шеи. Они сидят и смотрят друг на друга, позволяя чувствам говорить без слов, покручивая кольца и шаркая ногами. Всё тело Вивьен вгоняет Кромвеля в краску; она приятна и мягка для глаз, но чувство вины, сопутствующее ей, разъедает, точно кислота.

– Прости, – наконец говорит он. – Не знаю, что со мной не так.

Вивьен поднимается и застывает – он видит, что ей хочется прикоснуться к нему, но здесь это неразумно делать. Кромвель тоже хочет к ней прикоснуться, но ему кажется, что тогда в дверях с безмолвным упрёком появится его жена с бледным лицом и открытым ртом, ловящим воздух, и сыном на её руках, бесцветным, как простыня. Когда он нашёл их, они были белы как мел.

Сейчас же… Интересно, Вивьен знает, что одного разговора с ней достаточно, чтобы возбудить его? У Кромвеля уже много недель не было разрядки; желание вызывает страшную вину, но не исчезает. Однако с ней спать он больше не будет. Раз Кромвель не мог хранить жене верность при жизни, он сделает это хотя бы после её смерти.

– Ты много перенёс, Роб, – говорит Вивьен. – Тебе нужно время.

– Да, конечно. Спасибо.

– Я пойду. Скажу Хэтти, что ты здесь, – она оставляет в неподвижном воздухе невидимый ручеёк своего запаха.

Закрыв глаза, Кромвель глубоко вдыхает, усаживается поудобнее и начинает удалять электронную почту. Кое-что читает, но в основном отправляет в корзину – автоматические сгенерированные отчёты, внутренние объявления, сводки отдела. Занятие работой отвлекает от аромата Вивьен.

Вскоре появляется Хэтти и садится на стул, только что покинутый Вивьен. Интересно, он ещё тёплый? Кромвель вспоминает неловкость, когда сиденье унитаза ещё тепло после предыдущего «гостя». Вряд ли женщины считают тёплый стул противным – возможно, для них он даже приятен. Возможно, и для него тоже. Мысли Кромвеля почему-то блуждают, и он осознаёт это, но не знает, как прекратить. Интересно, сиденье ещё тёплое? Кромвель сравнивает зады Хэтти и Вивьен: конечно, средоточие наслаждений последней, белое, как алебастр, и округлое, как луна, он изучил гораздо подробнее и не только глазами, но и грубыми руками, и розовыми губами с языком. Зад Хэтти он может только представлять себе. Она весьма стройная, но не спортивная фанатичка; в столовой Библиотеки Кромвель чаще видит её с салатом, чем с сэндвичами, но когда коллеги пьют вместе, она всегда с ними, и пиццу любит не меньше остальных. В обеих женщинах Кромвеля привлекает совершенно не зад, но сейчас он почему-то думает именно об этом, в чём бы ни была причина этих каллипигийских размышлений.

– Как ты, Кром? – спрашивает Хэтти. – Я волновалась за тебя после похорон.

Она проводит по лицу рукой, точно мим, стирающий предыдущее выражение.

– Приходится нелегко.

Кромвель всхлипывает и тут же подавляет этот звук – это ещё откуда? Хэтти встаёт и накрывает его руку своей – её тёмная кожа контрастирует с его светлой.

В чём разница между её запахом и запахом Вивьен? Нетрудно ответить – изо рта пахнет корицей (рождественские леденцы), от шеи – духами, от рук – лосьоном с ароматом сирени. Почему её запах так понятен, но ароматы Вивьен и Мэйзи остаются загадкой? Он нюхал одежды жены и Уильяма, пытаясь вобрать молекулы, оставшиеся после них, и всегда носить их в себе, но Кромвель не думал, что это работает.

– Мы всегда держимся вместе – так надо, – говорит Хэтти, стоящая рядом с ним. – Что бы ни случилось, Кром, обращайся.

– Спасибо, – отвечает он. Во всем (почти во всём) Кромвель более доступен для Хэтти, чем для Вивьен. Лучше ему не становится. Она снова садится, и Кромвель спрашивает:

– Расскажи мне о наследстве Матильды Паркер.

– Ох, Кром, – лицо Хэтти преображается. Труд – вот узы, которые их сближают. – Ну и чёртова работка нас ожидает.

Они летят в Сент-Луис, чтобы арендовать внедорожник для оборудования Хэтти. Кромвель из иллюминатора смотрит, как земля несётся под ними и встречает их «Вратами на Запад», удивлённо выгнутыми, словно бровь. Врата стали ближе, а потом снова уменьшились, когда самолёт опустился в аэропорту Ламберт. При выдаче багажа Кромвель помогает Хэтти с её чемоданами «Пеликан», набитыми микрофонами, проводами, камерами, линзами и треножниками. В агентстве по аренде машин возникают проблемы, Кромвель спорит со служащим, движимый неким сосредоточенным безумием, пока наконец они с Хэтти не выкатывают чёрный «Шевроле-Субурбан» и не загружают в него багаж и чемоданы.

– Как он идёт нам. Мы же федералы! – Хэтти похлопывает капот и садится за руль. Когда они с Кромвелем начали работать вместе в Библиотеке Конгресса, Хэтти удивилась, что он позволил ей вести, а сам занял пассажирское сиденье.

– Обычно мужчины, если едут с женщиной, не дают ей даже трогать руль, – заметила она.

– Я – старший по званию, – пожал плечами Кромвель. – Не буду же я катать вас повсюду, как шофёр.

– Это расизм, – ответила Хэтти. – И, несмотря ни на что, шовинизм. – Затем она засмеялась над его удивлением и поторопилась извиниться.

Они едут на юг, и холмы, припорошённые снегом, стоически проплывают мимо на их глазах. Хэтти переключает радиостанции, но музыка ей не нравится, и в конце концов она просто едет в тишине.

– Слава богу, Кром, что она жила не в грёбаном Фергюсоне, – говорит наконец. Кромвель соглашается, но предупреждает, что юг Миссури не лучше. Хэтти хмыкает с упрямым видом и едет дальше. Кромвель читает мемуары Харлана о Первой мировой и его сборник немецких песен. Он помнит из его книг главным образом «Историю джаза: из Западной Африки в Новый Орлеан»; он не читал Харлана уже пятнадцать лет, с тех пор, как защитил кандидатскую. Километры следуют друг за другом; своим молчанием – точнее, собственным звуковым сопровождением – Кромвель и Хэтти не вызывают друг у друга неловкости. Она негромко подпевает в такт какой-то мелодии внутри себя, точно внутри автомата, а Кромвель, сам не замечая, постукивает пальцами по тыльной стороне айпада, пока читает. Хоть он и бросил музыку, она сама приходит незваной гостьей.

Прибыв в Спрингфилд, они регистрируются в отеле – старом «Холидэй Инн» недалеко от межштатного шоссе. Оставшись в номере, Кромвель звонит душеприказчице Паркер, и та соглашается встретить их в доме покойной утром. Они с Хэтти идут в ближайший «Уоффл-хауз», Кромвель выдаёт ей деньги на сегодня, и они заказывают еду.

Наутро душеприказчица ждёт их на обочине у дома Паркеров. Хэтти ухмыляется и агрессивно въезжает на подъездную дорожку. Они выходят из «шевроле», и лицо душеприказчицы выражает неприкрытое удивление. «О да, – думает Кромвель, – „федералы“». Жалко, он не надел тёмные очки.