Призраки забытых могил - Ольга Геннадьевна Володарская

– Жрите! – сказала Балу, открыв дверь и поставив на ступеньки мешок. – А это лекарства. – Их она кинула в Матвея. – Завтра принесу еще воды и бумаги для ваших задниц.

– Можно спросить? – подала голос Элиза. Балу милостиво кивнула. – Неужели нас никто не ищет?

– Прикинь! Вы никому не нужны! Даже ты папочке.

– А что с нашей дачей?

– Сгорела дотла.

– И Маришки никто не хватился? Ее мама знала, где она обитает.

– Да, приходила. Роксана, кажется? Она не в дачном, в рабочем поселке живет с мужиком каким-то. Он деревня деревней. Леший просто. А мамка Одессы вашей до сих пор красавица. Спрашивала у меня, не видела ли я ее дочь. Сказала, да, но вроде с мужиками уехала отмечать Новый год. Больше не появлялась.

– А мой отец не приезжал? Дом сгорел, ему должны были сообщить.

– В синем болоте он. Так что сидите, крысята, радуйтесь тому, что есть крыша над головой, вода, еда.

– Мы мерзнем. Можно нам печку?

– Чтоб вы тут все подожгли? Нет уж. Грейтесь, как можете. Тем более я вам кучу теплых вещей оставила.

И она ушла. А девушки стали делить еду на порции, но после того, как обработали раны Матвея. Кроме йода и таблеток, Балу принесла бинт, перекись и какую-то вьетнамскую мазь, судя по картинке, заживляющую.

Матвею стало лучше. Жар спал, рука начала двигаться. И у нее проснулся аппетит! Благо то, что она не съела, пока болела, Алка уберегла от Тюли. Та сначала просила, потом попыталась украсть, но получила отпор.

Ольга, слопав хлеб, смачно грызла сырую свеклу, сок стекал по ее подбородку, и это веселило всех.

– Ты, Матвей, на вампира сейчас похожа, – прикалывалась над ней Элиза.

– Смотри: покусаю, когда уснешь, – подыгрывала ей Матвей, довольная тем, что температура стала нормальной и аппетит появился.

Им поменяли батарейки в фонаре. А то приходилось в темноте сидеть. Но глаза девушек к ней привыкли. Страдала одна Одесса. Она не отпускала руку Элизы. Ни на миг. Сейчас, когда горел свет, все смеялись, она тоже вышла из своего анабиоза. Улыбалась, посасывала карамельку, последнюю из оставшихся.

– Пила, сыграй, – попросила Матвей.

– Что хочешь?

– Все равно.

– Нет, заказывай. Исполню все, что потребуешь.

– Ты пили, я подумаю.

Ленка взяла скрипку и начала исполнять Эннио Морриконе. Композицию «Плач ветра». Она никого не оставила равнодушным. Слушая ее, многие плакали. Поэтому, когда сборов совсем не было, Ленка играла ее. По рублику, но они собирали на пиво и кильку.

Когда Пила закончила, девочки ей поаплодировали.

– А теперь давай что-нибудь веселенькое, – созрела-таки Матвей.

– Нашу «Хава Нагилу»! – кивнула Элиза.

Ленка тут же заиграла веселый мотивчик. И пока он звучал, девушки расслаблялись. Мотали головами в такт, делали «эттть» ручками, притоптывали ножками. Они на пару минут забыли о том, где находятся. Вот она, сила музыки!

Но Балу нарушила их безмятежность. Ввалилась в подвал. С ружьем. Морда сердитая. Не с той ноги встала?

– «Ласкового Мишу» можешь сыграть? – спросила она, нацелив дуло на Ленку.

– Да.

– Давай.

– Можно опустить двустволку?

– Нет.

– Под прицелом трудно сосредоточиться…

– Играй, сука! – гавкнула Балу.

Ленке ничего не оставалось, как подчиняться.

– На трибунах становится тииише, – запела Балу, едва зазвучала музыка. – Тает быстрое время чудес…

Остальные слова она проговаривала про себя и становилась все мрачнее. Когда Ленка закончила исполнение, та сказала:

– Пойдем со мной.

– Куда?

– Сыграешь эту песню для Ядвиги. Это ее любимая.

Девушки переглянулись. Мама Коленьки все это время находилась в доме? И знала, что в подвале пленники? Они обе сумасшедшие и заманили их, находясь в сговоре, или одна от другой что-то скрывает?

Ленка сразу же направилась к двери. Она подумала о том, что у нее есть возможность если не бежать, то оставить какое-то послание. Она лихорадочно соображала, как это сделать. В дом никто не заходит, это явно. Значит, записки без толку оставлять. Да и чем писать их? Разбивать окно и орать «Помогите»? Зима, в дачном поселке практически никого. Остается надежда на то, что Ядвига не такая конченая. Да, она лежала в дурдоме, но ее там подлечили, наверное. Или, наоборот, сломали и без того хрупкую психику?

Мысли роились в голове. Но Ленка шла с безмятежным лицом. Поднялась по ступенькам ко второй железной двери. Вышла в сени. Потом перешагнула порог самого дома.

– Стой, – скомандовала Балу.

Ленка замерла в прихожей. Оттуда она видела комнату. В ней было много мебели, но она обратила внимание на шкаф со стеклянными дверками. Буфет, кажется, так он назывался. Обычно такие в кухнях ставят. Но и в этой комнате имелись печь и обеденный стол. За стеклом Ленка увидела несколько десятков олимпийских мишек. Фигурки были из керамики, стекла, металла, дерева. Имелись плюшевые игрушки, но они стояли на полке. А на стене висел плакат с медведем, держащим в лапах медали и цветочки.

Засмотревшись на это все, Ленка не сразу обратила внимание на женщину, сидящую в кресле-качалке. Оно было повернуто к окну, и Пила видела только обмотанную шалью голову, опавшие плечи.

– Здравствуйте, Ядвига Павловна, – сказала она громко.

– Она тебе не ответит. Играй.

Ленка зажала скрипку между плечом и щекой. Поднесла к ней смычок.

Когда полилась музыка, Пила стала шарить глазами по комнате. Сбежать не получится – Балу ее покалечит. Даже если допустить тот факт, что двустволка не заряжена, эта бабища нагонит ее и отметелит прикладом. Ленка никогда в жизни не дралась. Она не знает, как это. И что остается? Хотя бы стянуть нож