Одно сплошное Карузо - Василий Аксенов

Утром я смотрю из окна на бесконечные снежные поля, которые простираются за нашим Теплым Станом, за Кольцевой автодорогой. Чего-чего, но снегу у нас пока хватает. Зима, крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь, – вспоминается Пушкин Александр Сергеевич. В самом деле, ведь это совсем недурно – в санках в бараньем тулупе, с бутылкой сивухи за пазухой, совсем неплохая романтика.

Однако тут же взгляд устремляется вниз и сердце сжимается от боли, как при взгляде на несчастного родственника или сослуживца: видишь внизу заснеженный, да еще и обледенелый холмик, родная моя лошадка, русский «Фиат». Может, кому-нибудь в России зима и нравится, владельцу «Жигулей», клянусь, не очень. Надо заводиться. Сметаю снег, обкалываю лед, открываю капот, выворачиваю свечи, бегу на кухню на 18-й этаж, прокаливаю свечи на газовой плите, устремляюсь вниз, подбрасывая обжигающие предметы на ладонях, спешу, чтобы предметы не остыли. Предметы, конечно, остывают, успевая, правда, основательно обжечь мои ни в чем не повинные ладони. Ветер из Подмосковья хлещет мне под дубленку в зад, пока я заворачиваю проклятые свечи. Вспоминаются почему-то стихи поэта-патриота Владимира Маяковского, обращенные к родине: «Я не твой, снеговая уродина». Утешаю себя только тем, что поэт не вкладывал в эти слова никакого политического содержания. В конце концов, завожусь при помощи так называемого «длинного зажигания», то есть при помощи грузовика и буксирного троса.

Глубоко убежден, что это – главная польза, которую приносят грузовики людям в нашем городе. Восемьдесят процентов грузового транспорта порожняком колесят день-деньской по Москве, сжигая свое топливо, загромождая улицы, а уж «Жигулей»-то калеча видимо-невидимо. Глубоко убежден, от грузового транспорта происходит серьезный убыток нашему народному хозяйству. Впрочем, не настаиваю на своем утверждении и, если кто-нибудь меня поправит, готов от него немедленно отказаться.

Так или иначе, едем с Галиной Петровной на работу в собственной машине. Вдруг осеняет меня мысль, которая тут же превращается в вопрос. Скажи, Галина, почему в нашем институте никогда не продают путевки на экскурсии в заграничные страны?

– В страны капитала? – спрашивает жена, бросая на меня зоркий взгляд.

– Просто в теплые отравы, – бормочу я. – Ведь есть же на земном шаре места, где всегда тепло и не особенно жарко, где дуют океанские бризы и колышатся листья королевских пальм. Неужели никто из сотрудников нашего института никогда не увидит ни Фиджи, ни Гавайи, ни Бермуды, ни Калифорнии, наконец, пресловутой…

Как ты не понимаешь, возражает жена, мы работаем в режимном институте, нам не до теплых стран, не понимаешь ты международного климата.

Однако, возражаю я, из многих теплых стран к нам сюда в режимный институт многие ездят, почему бы и нам не прогуляться? Не понимаешь ты расстановки сил на международной арене, в резкой манере возражает мне жена.

А по-моему, это ты чего-то не понимаешь – так впервые в жизни не совпали наши с женой взгляды на явления природы.

Впервые в жизни с тоской я окинул мысленным взором наш огромный город, заваленный снегом и задымленный грузовиками, многомиллионного жителя с кислым выражением лица, впервые в жизни с недоумением посмотрел я и на собственную персону – сорокалетний Иванов-Попов, проживающий всю жизнь в городе, где в основном процветает довольно неважный климат. С этим ощущением я провел весь свой рабочий день и даже как-то вяло наслаждался своим трудом в своем режимном институте, где мы столько лет выращивали свой секрет, который теперь всем известен. С этим ощущением я и в постель лег и «отключился от сети».

И вот то ли на следующий день, то ли на вчерашний, то ли вообще в неопределенное время вижу объявление в вестибюле: «Уважаемые товарищи сотрудники! Желающие совершить туристические поездки в Лапландию, Гренландию и Калифорнию могут обратиться в местком. Стоимость путевок соответственно: 50 рублей, 75 рублей и 1500 рублей. Ага, думаю, Галина Петровна, кто из нас неправильно понимает расстановку сил на международной арене?

В нашем городе немало существует экономических тайн, распространенных среди простого населения. Например, новый автомобиль «Жигули» стоит 8000 рублей, а подержанный 10 000 рублей. Еще один пример: средняя зарплата населения 150 рублей, но московские девушки разгуливают в сапожках по 200 рублей, которых к тому же не сышешь ни в одном магазине. Я полагаю, что все эти тайны опять же связаны с нашим неласковым климатом. Слишком уж тоненькая веточка Гольфстрима заворачивает к нашим берегам, в результате чего в наших магазинах никогда не продаются шапки из меха ондатры. По этой жe причине население хочешь не хочешь вынуждено их покупать и в них соответственно разгуливать. Мечта каждого москвича – дубленка, и у многих эта мечта осуществилась, хотя каким образом – совершенно неизвестно. Вот я, например, тоже человек осуществленной мечты – вызываю у окружающих нормальную зависть своей канадской миловидной дубленочкой, но каким образом она ко мне попала, я уж и сам не прослеживаю. Кажется, дело было так. Товарищ по преферансу позвонил товарищу по рыбалке, а тот своему другу по охоте, последний своему другу по теннису, а этот вышел снова на моего товарища по преферансу, и в результате я наслаждаюсь своей канадской дубленочкой. Конечно, никакие такие сложности были бы не нужны, если бы был в нашей столице климат помягче. Итак, официальная стоимость дубленки 450, а нормальная, стало быть, 1500, то есть, как вы уже догадались, приравнена к стоимости Калифорнии.

Подхваченный каким-то вдохновением, что, конечно, следствие художественной литературы (в ней причина множества необдуманных поступков), я выхожу в обеденный перерыв на промозглую, свистящую арктикой улицу, выбираю гражданина с мечтой в глазах и тут же продаю ему свою дубленку за указанную выше сумму. Следующий шаг – в местком, вываливаю на стол деньги – запишите, говорю, в Калифорнию. Хочу, дескать, людей посмотреть и себя показать. Честь советского человека будет на высоте.

Смотри, говорят, Попов, поосторожнее там с государственной тайной. Будьте спокойны, товарищи, говорю я, расширение горизонта научного работника способствует улучшению государственной тайны.

Быстро или медленно пролетели несколько зимних месяцев оформления документов – сказать не могу, потому что, когда человек одержим мечтой, границы времени, леди и джентльмены, для него существенно сдвигаются. Короче, наступил зимний месяц и зимний день отъезда в Калифорнию. На аэродроме Галина Петровна повыла надо мной в традициях русской женщины: как же ты, Попов миленький, обойдешься там без дубленочки, простудишься по дороге. Как обычно хлестала пурга, все отряхивались, тучи волоклись чуть ли не по аэродромному полю и настроение было некомфортабельное.

Взлетели мы в воздух, взяли курс на Калифорнию, и вот мы в Калифорнии. Не обманул меня ни Джон Боссанова, ни художественная литература, ни мечта моя окаянная. Солнце сияет, океанские бризы веют, королевские пальмы колышутся. Первое ощущение – восторг.

Наши товарищи из туристической группы, конечно, держатся стойко и на мою восторженную физиономию поглядывают хмуро.