Сесиль Стина - Теодор Фонтане

– Только через неделю.

– С Нордернея?

– Нет, из ихнего поместья.

– Ах, из ихнего поместья, – протянул Гордон с таким видом, будто знал, что таковое существует.

Он выразил свое сожаление в связи с отсутствием хозяев и удалился.

«Значит, они еще у себя в поместье. Иными словами, в поместье мадам. У полковников поместий не бывает. Правда, они получают наградные, но намного позже, если вообще их получают».

И с этой мыслью он снова вышел на площадь.

Итак, Сесиль вернется из своего поместья только через неделю. Долго же придется ее ждать. Дни тянулись бесконечно, не говоря уж о вечерах. Гордон попробовал убить время, посещая театры, но только лишний раз убедился в правоте одного из своих друзей, который как-то заметил: «Чтобы получать удовольствие от театра, туда нужно ходить часто. Того, кто ходит редко, раздражает неправдоподобие театрального зрелища». Так что Гордон бросил эту затею, возможно, быстрее, чем следовало бы. В конце концов, он завел привычку проводить вечера в ресторане отеля «Du Parc», расположенного поблизости, и решил, что ему повезло, и что он нашел самое подходящее для себя место. Здесь, в узком застекленном павильоне, он часто сидел часами, почитывая газеты или болтая с хозяином.

Однажды вечером он встретил здесь двоих берлинцев, которых помнил по гостинице «Десять фунтов». Он, разумеется, не упустил бы случая поздороваться с ними, но они были в сопровождении дам. Гордон заметил, что дамы шепотом справились о нем, а услышав его имя, тотчас состроили благонравные физиономии, и все попытки их мужей продолжать веселый или хотя бы непринужденный разговор, были энергично отвергнуты. Так они и сидели, напыжившись, пока, наконец, не удалились в сопровождении хозяина, которому в самый последний момент, скрывая ухмылки, успели отвесить чопорный поклон.

– Знакомы вы с этими господами? – спросил Гордон. – Я встречался с ними в июне, в Тале, я имею в виду, с мужчинами. Там они вели себя иначе: немного шумно, немного развязно, в общем, как настоящие берлинцы.

– Да, – рассмеялся хозяин. – Так оно всегда и бывает. Собственно говоря, истинные берлинцы встречаются только в путешествиях. Дома они ведут себя вполне разумно.

– Особенно, если с ними дамы.

– Да, в этих случаях – особенно.

Двумя днями позже наступил срок возвращения супругов Сент-Арно, и Гордону не терпелось снова двинуться на Хафенплац. Он считал часы до атаки на эту крепость, но взял себя в руки и решил, пристойности ради, выждать еще три-четыре дня, прежде чем нанести первый визит.

На этот раз, чтобы продлить предвкушение встречи, он выбрал обходный маршрут мимо фонтана Врангеля и церкви Святого Матфея.

– Теперь – пора.

С Шёнебергской набережной он свернул налево, на маленький, сохранившийся с прежних времен разводной мост. Оттуда до Хафенплац было рукой подать. Он уже издали увидал бельэтаж знакомого дома. Все гардины на окнах были спущены, как и прежде, и Гордон отметил это не без досады. Но поднявшись по лестнице и счастливо достигнув последней ее ступени, он облегченно перевел дух при виде зеленой гирлянды на дверной раме, не оставлявшей сомнений в том, что хозяева вернулись домой. Подойдя к двери, он осторожно провел ладонью по уже высохшей листве, словно измеряя время ее шелестом.

– Три дня.

И только теперь он позвонил в колокольчик. Та же девушка, чей облик и акцент указывали на происхождение из Верхней Силезии, как и в прошлый визит, открыла ему дверь, но на этот раз значительно быстрее. Он назвал свое имя, и через мгновение она вернулась с ответом:

– Мадам велели просить.

Гордон последовал за ней по коридору до так называемой берлинской залы, на пороге которой уже стояла, приветствуя его, Сесиль. Она выглядела моложе и свежее, чем в Тале, светлый летний костюм еще усиливал это впечатление. Гордон растерялся. Охваченный чуть ли не сентиментальным восторгом, он взял ее руку и благоговейно поцеловал.

– Добро пожаловать, – сказал она. – И, прежде всего, спасибо за ваше письмо; оно так меня согрело. Как любезно с вашей стороны, что вы сдержали слово и вспомнили о нас.

Гордон ответил, что справлялся о них тому уже десять дней.

– Сюзанна рассказала нам. И так хорошо вас описала, что Сент-Арно и я сразу же вас узнали. Прошу простить, что не принимаю вас в парадных помещениях. Мы здесь пока еще будто в гостях у самих себя и ограничиваемся несколькими задними комнатами. Счастье еще, что в доме есть хотя бы приличный садовый балкон. Кстати, у нас гость. Позвольте, я пройду вперед.

Гордон поклонился, и минуту спустя оба, миновав помещение, расположенное уже в боковом флигеле и заполненное филодендронами и прочими лиственными растениями, вышли на каменный эркер, похожий скорее на открытую в сад комнату, чем на балкон. Здесь стояли железные стулья, стол и этажерка, на садовой скамье, устланной подушками, сидел пожилой господин с белоснежными волосами. При виде Гордона он встал.

– Господа, позвольте вас представить: господин фон Лесли-Гордон, господин придворный проповедник доктор Дёрффель. Ну, а теперь прошу садиться. Этот стул в углу… вероятно, запылился… впрочем, неважно, устраивайтесь поудобнее. Ну-с, господин фон Гордон, позвольте предложить вам бокал этого монтефьясконе[120]. Впрочем, может быть, господину придворному проповеднику сподручнее взять это на себя? У него крепкие нервы и твердая рука, а у меня что-то постоянно дрожат пальцы; ни морской, ни горный воздух не смогли мне помочь. Но не будем о грустном. Ваше здоровье, господин фон Гордон.

– И ваше, милостивая государыня.

Сесиль поблагодарила.

– Вы еще помните тот день, когда мы в последний раз вот так же сидели вместе, за одним столом?

– О, разве можно забыть такой день?

И он начал было цитировать стишок, который Роза посвятила прекраснейшей из всех жемчужин.

Но Сесиль не дала ему договорить.

– Нет, господин фон Гордон, вы не должны повергать меня в смущение, и менее всего здесь, в присутствии моего друга, заменившего мне отца. Да, гольцы, и наставник из Роденштайна, и гимнасты на марше – все это было восхитительно. Но восхитительнее всего то, что мы сейчас беседуем об этом и не только посвящаем господина придворного проповедника в наши общие приятные воспоминания, но и можем рассчитывать на понимание с его стороны. Ибо у него душа истинного жителя Гарца и сам он, если не ошибаюсь, родился в Кведлинбурге.

– Нет, голубушка, всего лишь в Хальберштадте.

– Всего лишь, – рассмеялся Гордон. – Во всяком случае, я завидую господину придворному проповеднику, завидую месту его рождения.

– В конечном счете, любое место достаточно хорошо, чтобы там родиться.