Столичная штучка - Галина Гордиенко

Она ничуть не удивилась, когда Богдан спросил:

– Что за история с деньгами за клубнику?

– Клубнику? – невинно улыбнулась Рита.

– Я про десять гривен.

– А-а-а… Ну, я же тебе как-то рассказывала: купила у Леськи целую чашку. Для друзей. Честное слово, не вру!

– Ты попросила у Леси клубнику для друзей, – сухо уточнил Богдан, – а она заставила тебя заплатить за нее десять гривен?

– Почему «заставила»? – буркнула Рита. – Я сама отдала. Раз она сказала, что полная миска стоит именно столько. – Рита презрительно фыркнула. – Она же торговка, ты не знал? На рынке продает фрукты, возле пляжа.

Богдан смотрел в упор, и Рита непроизвольно покраснела. Она разозлилась на себя: ведь пока ни словом не соврала. Лепила сплошную правду-матку!

Они долгое время молчали, думая каждый о своем. Рита осторожно косилась на Богдана: с чего вдруг вопросы?

Лицо юноши показалось ей суровым, Рите снова стало не по себе. Она упрямо сжала губы: и ладно. Пусть ей будет хуже!

Неожиданно вспомнился написанный Анатолием Федоровичем портрет, и Рита горько усмехнулась. Сейчас она ничуть не напоминала ту решительную, нагловатую, торжествующую девицу. Мокрая курица, вот кто она сейчас!

– Послушай, – прервал ее угрюмые размышления Богдан. – Я уже все знаю.

– Да-а? – сквозь зубы процедила Рита.

– Да.

– И что же ты… знаешь?

– Про платье мне рассказали Машка с Дашкой. Случайно. Ты сама уговорила Лесю надеть его. А про деньги…

Рита вздрогнула и сжала кулаки. Ее скулы залил жаркий румянец, зеленые глаза потемнели, губы превратились в побледневшую узкую полоску.

– Ты не волнуйся, я вернул Олегу двести гривен. Ему послезавтра в Москву.

– Двести гривен? – прохрипела Рита. – К-какие двести гривен?

– Те, что он передал Лесе. По твоей настоятельной просьбе. У дома Малевичей, не забыла?

Рита застыла, у нее перехватило дыхание. Богдан мягко сказал:

– Я… не осуждаю тебя. Если честно, мне плевать, зачем ты врала. Просто я хочу знать правду. До конца.

– Правду?! – выдохнула Рита и истерично засмеялась.

Ей хотелось послать Богдана к черту. Хотелось гордо встать и уйти. Будет она тут распинаться перед этим… провинциалом! Да ради чего?!

Рита бросила на юношу гневный взгляд и вдруг в голос разревелась: Богдан смотрел на нее без всякой злости, почти сочувственно.

Рита в жизни так не плакала. Она не почувствовала, как Богдан привлек ее к себе. Не слышала его успокаивающего бормотанья, что все обойдется, ничего страшного, в жизни все случается…

Девушка самозабвенно рыдала, пачкая светлую рубашку Богдана дорогой косметикой. Перед глазами почему-то маячил собственный портрет, делая Ритины всхлипы все более горькими. Жесткий, самоуверенный взгляд двойника ранил Риту в самую душу. Та, на полотне, смотрела на Риту со снисходительным презрением. Будто на… ничтожество!

И в пику увешенной драгоценностями девице Рита сквозь слезы рассказала Богдану обо всем. О своей внезапной влюбленности. О постоянном раздражении – Леся такая странная. И о своем недавнем обмане.

Говорила она сумбурно, путая очередность событий, но Богдан не перебивал. Поглаживал Риту по вздрагивающей спине, ощущая под ладонью острые девичьи лопатки, и угрюмо улыбался.

«Я гораздо больше виноват перед Лесей, чем эта москвичка, – покаянно думал он. – Она никогда не знала Леси. Приехала лишь на лето. Скоро укатит в свою Москву и обо всем забудет. – Богдан судорожно вздохнул. – А я предал ее! Поверил клевете…»

Лесино лицо, растерянное, непонимающее и несчастное – именно таким оно запомнилось в последнюю встречу – заставляло сердце Богдана болезненно сжиматься. Он казался себе последним подонком.

А Рита… что ж… просто глупая, влюбленная девчонка.

* * *

Назавтра Рита суетилась больше всех. Помогала ставить в саду большой круглый стол. Лично расстелила белоснежную, расшитую диковинными цветами льняную скатерть – семейную реликвию. За ней отмечали важнейшие события еще в царской России.

Носила посуду. Аккуратно расставляла стулья. Лично составила букет из только что срезанных роз.

Рита как на крыльях летала! Она сама не подозревала, каким камнем на ее сердце лежали недавние поступки. И чувствовала необычную легкость.

Иногда Рита ловила на себе внимательный взгляд Анатолия Федоровича и робко улыбалась ему. Она больше не боялась старика. Рита то и дело посматривала на новый протез, и ощущение собственной причастности наполняло девушку несмелой радостью.

Кисть протеза совершенно не отличалась внешне от другой, живой руки. Разве что выглядела ухоженнее. Никаких мелких царапин или ссадин, а ногти – как после посещения парикмахерской.

Леся косилась на московскую гостью настороженно, но Рита не обижалась. Она с такой готовностью бросалась на помощь троюродной сестре, что Леся постепенно оттаяла. Когда же Рита рассыпала на дорожке вилки, а потом старательно и неумело их мыла – сама! – на Лесином измученном лице мелькнула даже тень улыбки.

Рита встречала гостей. Провожала их к столу и рассаживала. Удивляясь себе, не стала огрызаться на Машкино очередное ехидное замечание. Просто легонько дернула вредную девчонку за косичку и мягко усмехнулась, чем буквально повергла Машу в ступор.

Рита сидела за праздничным столом и украдкой поглядывала то на печальное Лесино лицо – троюродная сестра изо всех сил старалась улыбаться – то на часы. А ровно в пять подошла к Лесе и шепотом попросила выйти к калитке. Мол, к ней пришли.

Она выполняла обещание!

* * *

Леся медленно брела по дорожке. Она не сомневалась, что прибежала подруга, и лишь удивлялась внезапной Нининой деликатности. Обычно одноклассница врывалась в дом довольно бесцеремонно, никогда не ждала на улице. Или что-то случилось?

Леся равнодушно пожала плечами: хуже чем есть, не будет.

Она горестно вздохнула: Богдан не пришел на дедушкин день рождения! Из-за нее. Передал с родителями поздравления и набор дорогих красок. Дядя Саша специально подчеркнул, что деньги на подарок Даня заработал сам. Дедушке было приятно, Леся заметила.

Девочка вышла на улицу и потрясенно застыла: Богдан! Стоял у забора, прислонившись к старому тополю, и смотрел на нее.

Леся смущенно поежилась. Невероятно синие глаза Богдана со странной жадностью вбирали ее в себя, у девочки вдруг закружилась голова. Она схватилась рукой за калитку, ноги неприятно подламывались в коленях. Леся с трудом сглотнула и подумала: «Все-таки пришел. Дедушка обрадуется».

Богдан резко шагнул к ней, и Леся испуганно отшатнулась. Она побледнела, сердце билось где-то у горла, мешая дышать. «Он меня презирает. Из-за Ритиного платья. И десяти гривен за клубнику. И правильно. Только пусть ничего больше не… пусть молчит! Мне и так плохо. Зачем он пришел?!»