Спецназовец. Точка дислокации - Андрей Воронин

Осмотревшись, Роман Данилович махнул рукой. Он не видел Баклана — отвернулся всего на пару секунд и безнадежно потерял, — но знал, что Луговой где-то рядом. И верно: то, что уже с трех метров казалось просто кучкой присыпанной опавшими листьями земли, вдруг зашевелилось, приподнялось и превратилось в Баклана. Тот перебежал улицу и скрылся в пустом дверном проеме пощаженной снарядами, но уничтоженной начавшимся во время обстрела пожаром сакли — пустой каменной коробки без крыши и внутренних перекрытий. Вставленный в ухо наушник транслировал звук его ровного дыхания. Потом оно стихло, словно Баклан умер; послышалась какая-то возня, сдавленный голос выдохнул короткое «хэк!», и Роман Данилович понял, что численное превосходство противника уменьшилось еще на одного.

Даже по самым скромным и оптимистичным подсчетам оно все еще оставалось огромным, и при прочих равных условиях Быков, как подобает грамотному командиру, ни за что не повел бы своих людей на этот самоубийственный штурм. Тем более что уйти, никого особенно не потревожив, было не то чтобы совсем просто, но и не слишком сложно. Лесистый гребень, с которого они недавно спустились, охранялся всего двумя боевиками, на руках у которых осталось трое раненых товарищей. Якушев мог решить эту проблему двумя выстрелами, и путь к отступлению был бы свободен. Они ушли бы раньше, чем прибыло подкрепление, разорвав готовое замкнуться кольцо, но это означало бы бросить на произвол судьбы Жука. Тот, ничего не подозревая, должен был вот-вот прибыть на место встречи — вот в эти самые развалины, где по непонятным причинам было полным-полно вооруженных мужчин. Простая логика требовала пожертвовать одним ради спасения всех, но Роман Данилович до сих пор никогда не оставлял своих бойцов на верную смерть — такого опыта у него не было, и он вовсе не горел желанием им обзавестись.

Ситуация сложилась такая, что он был вынужден отступить от собственных правил и поставил этот вопрос на голосование. Якушев в ответ на прямо поставленный вопрос только молча пожал плечами: он уже проголосовал, надев глушитель на ствол винтовки. Баклан сказал: «Ты чего, Данилыч, там же Жучара!» И голосование, таким образом, завершилось, даже не успев толком начаться. Теперь они, все еще никем не замеченные, были уже на окраине аула. Это было хорошо, но долго так продолжаться не могло.

Где-то рядом отчетливо хрустнул под неосторожной ногой мелкий мусор. Подняв голову, Роман Данилович увидел, как над краем плоской крыши соседнего дома медленно и неотвратимо, как в страшном сне, вырастает человеческая фигура. Сначала появилась голова в армейском кепи, за ней плечи, грудь, слабо затянутый пояс с подсумками… Быков разглядел смуглое, заросшее густой недельной щетиной лицо; человек подошел к краю крыши, внимательно оглядывая горизонт, а затем начал поворачиваться к Быкову, одновременно опуская взгляд. Ти-Рекс замер, прижавшись лопатками к стене и чувствуя себя тараканом, невзначай выползшим на середину стола в разгар праздничного обеда. Он медленно поднял автомат и взял кавказца на прицел, но тот вдруг вздрогнул, словно от внезапного укуса, постоял секунду, будто в раздумье, а затем, не выпуская автомата, головой вперед кувыркнулся с крыши. «Хороший выстрел», — подумал Быков о Якушеве, и в эту секунду из окна второго этажа того же дома, по крыше которого только что прохаживался покойник, высунулся еще один кавказец.

— Э! — удивленно воскликнул он, глядя на лежащее под окном в неестественной позе тело своего земляка и, возможно, родственника. Задрав голову, боевик посмотрел наверх, ничего там не увидел, кроме зазубренного края шиферной кровли, и снова посмотрел вниз.

Их взгляды встретились.

— Э-ээ?! — протянул дагестанец, не в силах до конца осознать увиденное.

Спец его не видел, а значит, при всем своем желании был не в состоянии помочь. Быков спустил курок. Звук выстрела прокатился над мертвым аулом, как сигнал к началу апокалипсиса, стреляная гильза звякнула о булыжную мостовую. Мертвое тело повисло на подоконнике; зацепившийся ремнем за свисающую из окна руку автомат качнулся, как маятник, со скрежетом пробороздив стволом по растрескавшейся штукатурке, сорвался и с лязгом упал на землю.

В следующее мгновение тишина наполнилась встревоженными криками, топотом ног и клацаньем затворов. Быков нырнул в ближайшую дверь, вскарабкался на груду мусора, в которую превратились внутренние перекрытия, и почти столкнулся с кавказцем, вбежавшим в дом через широкий пролом в противоположной стене. Автомат в руках Романа Даниловича выстрелил дважды, и кавказец упал, сломавшись в коленях. Быков отскочил от двери, чтобы не маячить темным силуэтом на фоне освещенного проема, и короткой очередью срезал еще одного боевика, который, перепрыгнув через труп своего товарища, ворвался в дом с автоматом наперевес. Убитый опрокинулся навзничь, задрав к небу небритый подбородок и широко раскинув ноги в добротных натовских ботинках.

В ауле началась беспорядочная пальба. Стреляли со всех сторон, и сквозь этот грохот Быков каким-то чудом слышал, как коротко и зло, словно огрызаясь, бьет автомат Баклана. Кто-то дико завопил, грохнул взрыв, и из-за угла кривой, круто карабкающейся в гору улочки лениво выползло, тая на глазах, рваное облако желтовато-серого дыма. Какой-то человек, пьяно шатаясь и прижимая ладони к окровавленному лицу, выбрел оттуда на подгибающихся ногах, сделал два или три неверных, заплетающихся шага и упал на колени, а потом медленно, будто через силу, лег и замер, свернувшись калачиком.

Еще один боевик показался из-за угла. Он пятился спиной вперед, стреляя из автомата — стреляя, надо полагать, в Баклана. Роман Данилович срезал его короткой очередью, и кавказец упал посреди кривой, вымощенной камнем улочки, похожий в своем маскировочном осеннем комбинезоне на кучку сметенной дворниками мертвой листвы. Очередь завершилась коротким металлическим щелчком бойка, упавшего на пустой патронник. Быков передернул затвор, убедился, что магазин опустел, отстегнул его и вынул из подсумка новый.

В этот момент кто-то прыгнул ему на плечи, пытаясь одновременно задушить и перепилить глотку большим, устрашающего вида ножом с зазубренной спинкой. Быков бросил его через себя, отшвырнув, как котенка. Кавказец приземлился спиной на груду битого, горелого кирпича. Выскользнувший из руки нож со звоном запрыгал по камням, поблескивая, как сорвавшаяся с крючка рыба. Трясущиеся пальцы с обведенными траурной каемкой грязи ногтями торопливо заскребли по клапану висевшей на поясе кобуры, отыскивая застежку. Роман Данилович четким, отработанным до автоматизма движением вставил в гнездо магазин, оттянул затвор и выстрелил раньше, чем противник успел наполовину вытащить из кобуры тяжелый армейский «кольт» сорок пятого калибра. Сжимавшие отделанную деревом рукоять пальцы разжались, оружие скользнуло обратно в кобуру, и дагестанец откинулся на свое бугристое кирпичное ложе, устало закрыв глаза. На вид ему было не больше двадцати, и он был настоящий красавчик.

— Куда ж ты полез, дурак, — с горечью сказал ему Быков, очень не любивший такие ситуации. Парень мог жениться и обзавестись детьми — такими же, как он, смуглыми красавцами и красавицами, которые в свою очередь дали бы жизнь новому поколению. Возможно, к тому времени люди уже научились бы решать свои проблемы не за чужой счет и не ценой чужих жизней; возможно, кто-то из этих предполагаемых детей, став взрослым, изобрел бы лекарство от рака или открыл человечеству путь к звездам. Но ничего этого уже никогда не будет, потому что майор Быков одним нажатием спускового крючка отсек целую ветвь человеческого рода, отправив в небытие бесчисленное множество нерожденных детишек… А главное, чего ради он это сделал? Чего ради этот сопляк пытался его прикончить? Каждый из них думал, что делает свое дело, выполняет свой долг, а в действительности один из них погиб, а другой выжил в абсолютно бессмысленной, никому не нужной потасовке. И выжил-то только затем, чтобы погибнуть в другом месте и в другое время, сколько-то там дней, месяцев, а может быть, и секунд промучившись угрызениями совести из-за этого далеко не первого убийства…