Грешники - Илья Стогов

Но все это было позже, через несколько лет. А в августе 1998-го я снова был в самом низу. Рекорд-история для меня была окончена. Два года работы — и я вернулся туда, откуда начал. Никаких денег, и все надо начинать заново.

Психологически мне кажется, что 1990-е закончились не в Millenium, и не с приходом Путина, а именно в августе 1998-го.

Финансовые катаклизмы имели место и до этого. В 1991-м правительство затеяло обмен купюр, на котором сгорели все теневые капиталы советских времен. В 1993-м в стране бушевала гиперинфляция, и ценники в магазинах переписывали по два раза в день. Потом еще были ваучеры, финансовые пирамиды, обесценивание вкладов в Сбербанк… Катаклизмы превратились в привычный ритм жизни. К ним давно привыкли. Но то, что произошло в августе 1998-го, было реальной катастрофой.

У меня была компания, а у компании были долги. В августе 1998-го компании в один момент не стало, а долги остались. Сумма была относительно небольшая: десять или пятнадцать тысяч долларов. Но отдавать долги теперь было просто не с чего. Слава богу — удалось обойтись без неприятностей. Люди, помогавшие мне открыть этот лейбл, помогли и закрыть долг. Но дальше мне нужно было начинать с нуля.

В дефолт пострадали все. Те, у кого был серьезный бизнес, пострадали серьезно, а небольшие предприниматели вроде меня потеряли вообще все. Ты несколько лет хуячишь, а когда только-только начинаешь выходить из минуса, все в один момент накрывается. Ни денег, ни бизнеса! В 1998-м ощущение катастрофы было даже у людей, у которых и до дефолта-то ничего не было.

Дальше нужно было просто как-то выживать. Через два месяца после всеобщего краха Олег Тиньков предложил мне работать арт-директором его нового ресторана. Других предложений не было, и я согласился. Работа категорически мне не нравилась, но зато я как-то перебился в самые тяжкие времена.

Сами Хюрскилахти (р. 1971) — финский тусовщик, постоянно проживающий в Петербурге

Августовский дефолт 1998 года был катастрофой и одновременно — самой веселой вечеринкой десятилетия. Хаос превратился в полный хаос. Никто не представлял, в какую сторону развиваются события. Что всем нам грохнется на голову из завтрашнего дня, было непонятно, но думать об этом никто и не собирался. Мир рушился, а люди пили и веселились.

Жизнь, которую все мы вели предыдущие десять лет, напоминала клуб с очень строгим фейсконтролем. Правильные люди сидели внутри, а все остальные остались снаружи. Те, кому нечего было ловить днем, просто стали жить по ночам, а что происходит днем, нас не касалось.

Думаю, такой шанс выпадает не каждому поколению. Повсюду в мире люди должны были жить как положено, и только в Петербурге мы жили так, как хотелось. Мы спрятались, отгородились и десять лет не соблюдали вообще никаких правил. Это десятилетие было самым прекрасным в моей биографии.

Оно закончилось в 1998-м. Финал того лета стал чем-то невообразимым. Каждую ночь устраивалось множество вечеринок. Клубы были переполнены. Если ты не держал деньги в рублях, то в дефолт для тебя все вокруг стало фантастически дешево. Отовсюду звучала музыка. Я зарабатывал деньги в финских марках, а кое у кого еще оставались американские доллары. Люди праздновали наступление конца света и пили так, чтобы наутро уже точно не проснуться.

* * *

Свой первый приезд в Петербург я почти не помню: был очень пьян. Дело было в 1991 году. Шли последние недели советской власти.

Мы приехали большой компанией. Бросили вещи в гостинице и поехали любоваться достопримечательностями. Доехать удалось только до ресторана, который располагался в доме, где потом открыли клуб Hollywood Nights. Рубль тогда почти ничего не стоил. Мы заказали водки, шампанского и икры. Из ресторана мы отправились в пассажирский порт: там на пришвартованном кораблике тоже располагался какой-то ресторан. На кораблике играл джазовый оркестр. После водки я пил пиво. Уже под утро мы сидели в гостинце «Пулковская». Бар был битком набит бритыми типами в кожаных куртках. Я был невероятно пьян. Помню, как болтал с северными корейцами, которые пытались выдать себя за японцев, хотя у них на рожах было написано, что они именно корейцы, и именно северные.

Клубов в городе тогда, разумеется, не было. Но где-то в новостройках мы отыскали подпольную дискотеку и на следующий день пили там. Место располагалось прямо в подвале жилого дома. Иностранцы тогда были экзотикой. Девушки сами лезли к нам знакомиться. Одна, очень красивая, за руку тянула меня к выходу, звала ехать к ней домой и обещала, что мы станем смотреть MTV, потому что у нее, единственной в городе, есть выход на спутниковое телевидение.

Вместо того чтобы поехать к девушкам, я напился и заснул прямо за столом. Голову положил на руки, а один пьяный русский парень, глядя на это, решил, будто я наклонился к его куртке, чтобы залезть в карман и что-нибудь украсть. Он озверел и, сметая столы, бросился на меня. Выбраться из клуба нам тогда удалось с большим трудом.

От алкоголя я почти не приходил в себя. Но одно запомнил очень четко: запах, стоявший в ваших продовольственных магазинах. Это была жуткая вонь, больше всего напоминающая запах скисшего молока.

Запах, повсеместная агрессия, развлечься нечем… И все равно в Петербурге тогда мне очень понравилось.

* * *

На тот момент я числился студентом Хельсинкского университета. Первое время я учился на факультете компьютерных технологий. Уже в 1990-м у меня был собственный электронный адрес. Тогда это было очень прогрессивно.

Как студент я взял у банка кредит под очень небольшие проценты. Все эти деньги ушли на то, чтобы кататься по свету. Перед Петербургом вместе с ребятами из группы я ездил в Берлин. Коммунизм в том году рушился по всей Европе. В Восточной Германии мы тоже застали последние денечки прежнего режима. В ту сторону мы летели еще гэдээровской авиакомпанией InterFlug, а обратно — уже Lufthansa.

В Петербурге я стал бывать по нескольку раз в год. Сперва ездил на автобусе и на машине, а потом отыскал очень выгодный паром «Константин Симонов». Русские бизнесмены отмывали деньги и для прикрытия гоняли на этом пароме из Швеции гуманитарную помощь, а заодно брали на борт всех желающих. Тур Хельсинки — Петербург на три дня стоил у них $19, включая трехразовое питание. Это была какая-то темная афера, но мне было наплевать, и я стал приезжать в Петербург на этом «Симонове».

Помню, как-то приехал на хоккейный матч и трибуны скандировали:

— Рас-си-я! Рас-си-я!

По-фински слово «расия» означает «коробка». Так на сленге называют доступных девушек. Я, пьяный, сидел на трибунах и громко смеялся. Компании, с которыми я приезжал в Петербург, были разные, а бесконечный алкоголь был всегда одним и тем же. Иногда мне хотелось побывать в Петербурге НЕ пьяным — но это было почти невозможно.

Первый петербургский клуб, куда я сходил, назывался Joy. Это был дансинг на канале Грибоедова — сейчас в этом помещении находится гей-клаб «Грешники». Меня удивило, что диджеил там черный парень, игравший на вполне европейском уровне. Мне хотелось сходить и в легендарный TaMtAm, однако решиться на это я не мог очень долго. У меня был финский путеводитель с адресами всех петербургских клубов, и там было написано, что основные посетители TaMtAm’а — скинхеды. Россия и вообще крайне опасная для иностранцев страна, а тут еще скинхеды… Перед тем как все-таки пойти в TaMtAm, я выпил четыре бутылки «Балтики № 3» и бояться совсем перестал. Кто играл в тот вечер, я, разумеется, не помню, но сам клуб мне очень понравился.