Свердлов. Оккультные корни Октябрьской революции - Валерий Шамбаров

Причем либералы, как и в 1905 г., не стеснялись кооперироваться с экстремистами и радикалами всякого рода, считая их союзниками в борьбе с «царским режимом». Еще весной 1914 г. Коновалов и Рябушинский вели переговоры с больше виками. Передавались деньги, возник совместный «Информационный комитет» во главе с Рябушинским и Скворцовым-Степановым. А при ВПК Рябушинский и Гучков стали создавать «рабочие секции» — якобы для лучшей мобилизации рабочих на выполнение оборонных заказов. Но настоящая цель была хорошо известна. Как докладывал начальник Московского охранного отделения, либералы «думали, что таким способом будет достигнуто приобретение симпатий рабочих масс и возможность тесного контакта с ними как боевого орудия в случае необходимости реального воздействия на правительство». «Рабочие секции» (к тому же выборные!) послужили отличной «крышей» для нелегалов всех мастей.

И «национального единения» хватило, увы, не надолго. Первая массированная атака на власть последовала летом 1915 г. Когда русская армия терпела неудачи. Обусловлены они были, кстати, объективными причинами. К войне не под готовилась как следует ни одна из стран-участниц. Все рассчитывали на скоротечную схватку. Когда же выявилось, что современная война диктует совершенно иные, неведомые доселе правила и принимает затяжной характер, во всех армиях возник «снарядный голод», нехватка винтовок, пушек, техники. И правительства большинства государств принялись экстренно мобилизовывать и перестраивать свою промышленность, дабы преодолеть подобные явления. Но русское военное министерство в главе с Сухомлиновым пошло по пути, как казалось, более легкому и быстрому. Заказало 5 млн. снарядов, 1 млн. винтовок, 1 тыс. аэропланов, 250 тяжелых орудий, 27 тыс. пулеметов, 8 млн. гранат, 200 тыс. тонн взрывчатки британской компании «Армстронг и Виккерс». Заказ был принят, контракт подписан — со сроком отгрузки в марте 1915 г. Этого должно было хватить на летнюю кампанию. Но не получила Россия ничего. По решению правительства Англии «Армстронг и Виккерс» вдруг отказалась поставлять продукцию русским, и все изготовленное пошло на вооружение британской армии.

В результате эдакого «финта» наша армия осталась без боеприпасов. А Германия и Австро-Венгрия как раз в это время перенесли главный удар на восток. Что и стало причиной «Великого отступления». Англия и Франция, помощи не оказали. У них просили начать наступление, оттянуть врага на себя. Но союзники тянули, ссылались на неготовность. Просили оружия — не давали. Добавился и финансовый кризис. До войны у России было два основных источника бюджета — экспорт зерна и винная монополия. Но экспорт шел через южные порты, а путь через Босфор закрылся. А доходы от винной монополии исчезли со введением сухого закона. Союзники в валютных кредитах отказывали.

И все это стало предметом массированного политического шантажа, развернувшегося с двух сторон, извне и изнутри. Резко активизировалась печать, обрушивая шквал нападок на правительство. Премьер-министр Горемыкин говорил: «Наши газеты совсем взбесились. Даже в 1905 году они не позволяли себе таких безобразных выходок, как теперь… Надо покончить с газетным враньем. Не время теперь для разнузданности печати. Это не свобода слова, а черт знает что такое…» Но правительство ничего не могло поделать с прессой! Политической цензуры в стране не существовало, а военная действовала в соответствии с законом и утвержденными циркулярами, освобождающими «военных цензоров от просмотра печатных произведений в гражданском отношении».

Оппозиция цеплялась за любой повод. Возмущалась «преследованиями» галицийских униатов — когда русофоба митрополита Шептицкого выслали из Львова… аж в Киев! Требовала больших прав и бесконтрольности земцам, вновь поднимала вопрос об аресте большевистской фракции думы. В июле открылся съезд «Земгора» и начал нагнетать вопрос… о дороговизне. А затем открылась и очередная сессия Думы, и нападки приняли лавинообразный характер. Протоколы заседаний Совета министров отмечали у Думы полное «отсутствие охоты нести текущую работу над рассмотрением внесенных правительством законопроектов, хотя они и вызваны потребностями обороны, а напротив, склонность к потрясающим речам и запросам».

Муссировались «польский вопрос», «финский вопрос», «еврейский вопрос». При Думе возникла «Коллегия еврейских общественных деятелей», организовалось «информационное бюро», собиравшее все антиеврейские факты и ухитрявшееся доставать даже секретные приказы. Правда, в огромной подборке документов, «информационного бюро», опубликованной впоследствии И. В. Гессеном в «Архиве русской революции», нет ни одного упоминания о фактах каких-либо расправ с евреями или погромов. Но до кучи валилось все — даже распоряжение командира пехотной дружины покупать для солдат качественные конфеты известных фирм, а суррогаты местечковых производителей не брать, как вредные для здоровья.

Причем оказалось вдруг, что «еврейский вопрос» тесно связан с… финансовым. Сообщения о русском «антисемитизме» широко тиражировались и в странах Антанты, и в США. На Россию давили. Банкиры отказывали в кредитах. Даже британский военный министр Китченер настаивал, что «для успеха войны одним из важных условий» является «смягчение режима для евреев в России». И министр финансов Барк вынужден был констатировать, что пока этот вопрос не будет решен, «западный рынок закрыт, и мы не получим ни копейки». 17 августа на заседании Совета министров было принято решение о «быстрых и демонстративных» уступках. «Черта оседлости» была отменена.

Но… этого как будто и не заметили! Западная пресса по-прежнему продолжала антироссийские выпады. А собственная оппозиция — атаку на власть. В августе по инициативе думской фракции прогрессистов, влиятельных промышленников А. И. Коновалова и И. И. Ефимова, был сформирован «прогрессивный блок», объединивший ряд либеральных партий и групп. И требовавший сформировать «правительство общественного доверия». Подотчетное Думе и состоящее из «народных избранников». Читай — из них самих. Прогрессисты провозглашали: «Только сильная, твердая и деятельная власть может привести отечество к победе». А таковою может быть лишь власть, «опирающаяся на народное доверие» и «способная организовать сотрудничество всех граждан». В резолюциях указывалось на «неспособность правительственного элемента организовать страну для победы». Рябушинский писал в газетах, что для сохранения «великой России» необходима «замена существующего режима правления конституционным», что обеспечит «мощную поддержку буржуазии либеральному правительству».

Аналогичные требования посыпались со всех сторон. И с думской трибуны. И от Московского ВПК. И от «Земгора», Мосгордумы, Биржевого общества, Старообрядческого съезда, Яхт-клуба, Объединенного Дворянства… Впрочем, за этими многочисленными вывесками стояли одни и те же люди. Гучков, Рябушинский, Коновалов, Львов, Челноков, Терещенко и еще десяток-другой. Которые выступали то в статусе депутатов, то лидеров перечисленных организаций — чтобы создать иллюзию «массового напора». Дошло до того, что «Утро России», газета финансовых и промышленных магнатов, требуя отставки правительства, 26 августа запустила «пробный шар», опубликовав желательный список нового кабинета во главе со Львовым.

Пресек эту вакханалию царь. Издал высочайшее повеление, ставящее на место зарвавшихся купцов и заводчиков. Они попытались вручить ему выработанное обращение — он отказался их принять. Обвинениям и критике, катившимся в адрес армейского руководства, Николай II ответил тем, что принял пост Верховного Главнокомандующего на себя, заявив: «В такой критический момент верховный вождь армии должен стать во главе ее». А 15 сентября подписал указ о роспуске Думы. И никакой гром не грянул. Никаких предрекаемых революций и возмущений не случилось (отсюда, кстати, видно, какой на самом деле «всенародной поддержкой» пользовалась оппозиция). И разошедшиеся либералы сразу прикусили языки. Первая атака на власть захлебнулась.