Спаситель и сын. Сезон 5 - Мари-Од Мюрай

После того, что случилось, никто не отваживался заговорить с Луизой вот так напрямую. Ей вдруг стало радостно.

– А имя ты уже придумала? – спросила Алиса.

– Ева.

Алиса чуть было не сморщилась – фу! – но увидела, что мама мечтательно, будто склонившись над детской кроваткой, шепчет: «Ева Сент-Ив», и ее проняло.

– Гениально! – воскликнула она. – Да еще она будет метиска! Скорей бы увидеть ее мордашку!

* * *

В доме на улице Мюрлен дни проходили за днями, непохожие один на другой.

– Не бойся, малыш, дядя хороший, правда очень хороший?

Месье Галинье взглядом попросил поддержки.

– Хороший, – подтвердил Спаситель. – Значит, ваш малыш… как его зовут?

– Оскар.

– И сколько ему?

– Два года… Ну, будь умницей! Раньше он бы не стал вот так раскачиваться, – огорченно вздохнул месье Галинье. – Сказал бы вам: «Привет, как дела?»

– Да что вы?

– Он разговаривал вовсю, – с умилением вспоминал месье Галинье. – «Хорошая погода. Ой, боюсь! Заткнись!»

– «Заткнись»?

– Повторял все, что слышит.

– Так, так, так.

Месье Галинье послышался в голосе психолога упрек, и он виновато признался:

– Мы с женой пережили трудное время. Чуть не расстались. И вот после одной нашей ссоры Оскар перестал говорить. Жена хотела, чтобы он остался жить с ней, мы спорили… На повышенных тонах. Потом договорились о поочередном проживании Амели.

– Амели?

– Это наша дочь.

– Так у вас есть дочь?

– Да. Ей одиннадцать лет.

Оскар опять стал раскачиваться, Галинье повернулся к нему:

– Да, малыш, папа говорит про Амели. Ты же знаешь Амели? Слышали бы вы его еще месяц назад: «Ку-ку, Амели! Возьми ключ, Амели!»

Вспомнив об этом счастливом времени, он вздохнул.

– И что же вы с женой в конце концов решили?

– Останемся жить вместе до совершеннолетия.

– Оскара?

– Нет, Амели.

– А Оскару вы это объяснили?

– Как это?

– Вот так. – Спаситель наклонился к Оскару и сказал: – Твои папа и мама очень сильно поссорились. Но ты не виноват. Они любят тебя так же, как раньше.

– Заткнись! – выпалил вдруг Оскар.

Мужчины ошеломленно переглянулись. А Оскар повторил:

– Заткнись!

– Он говорит, опять говорит! – воскликнул месье Галинье. – Потрясающе! Он молчал целых два месяца, мы все перепробовали! Вы потрясающий доктор! Правильно нам сказал тот продавец из «Жардиленда».

– Чтоб ему, этому паразиту!

Что ж, у Оскара появился шанс пополнить свой репертуар.

А в это время в приемной изнывал от нетерпения Эллиот. Раньше Спаситель всегда начинал консультацию вовремя. А теперь вон уже на пятнадцать минут опаздывает. «Это оскорбительно, как будто я для него второй сорт».

– Извини, – сказал Спаситель, выходя к нему. – Тут у меня случилось нечто непредвиденное…

«Серый габонский попугай явился на консультацию», – подумал он, а вслух сказал:

– Что, Кими не пришел?

– У него тоже случилось нечто непредвиденное.

Однако стоило Эллиоту сесть напротив психолога, как он пожалел о своем дерзком ответе.

– Кими считает, что терапия нужна только мне.

– И ты согласен?

– Я не уверен, что мне вообще стоит сюда приходить. Вы не на моей стороне.

Спаситель молчал. Пусть Эллиот выскажет все, что накипело.

– Вы думаете, что я должен был продолжать писать, отождествляя себя с героями мужского пола, время от времени надевать мужской галстук – и всё. Только папа меня понимал. Он звал меня…

От волнения у него перехватило горло.

– Он звал тебя Эллиотом, – продолжил за него Спаситель. – Ты был его сыном.

Эллиот кивнул, заплакал и, не глядя, протянул руку к коробке с бумажными платками. Несколько минут он не мог справиться со слезами. Смерть отца стала для него страшным ударом.

– Почему вы думаете не так, как он?

– Я пытаюсь понять, – ответил Спаситель. – Понять тебя. Понять все новое, что происходит в наше время. Иногда мне кажется, что я… – Он чуть было не сказал «устарел» – ведь именно так выразилась Марго, но улыбнулся и продолжил: – Что я немного отстал от жизни. Но я стараюсь мыслить широко, а главное, вникать в чувства тех, кому плохо. Возможно, тебе этого недостаточно?

Эллиот помотал головой.

– В одном вы правы. Мне плохо. Пожалуйся я кому-нибудь, меня начнут убеждать, что это из-за лечения и что надо его прекратить. Но я-то знаю: мне плохо оттого, что меня не принимают таким, какой я есть. Мать по десять раз на дню меня мисгендерит, когда ко мне обращается. Сестра вообще со мной больше не разговаривает. Меня прячут от родственников. Стыдятся меня! Понимаете? Стыдятся!

– Отец тобой гордился, – напомнил Спаситель. – Потому что ты сам выбрал свой путь, а за него выбирали другие.

Камиль и после смерти оставался опорой для Эллиота и союзником для психолога.

На пороге Эллиот в последний раз устроил Спасителю проверку:

– Что такое «сублимация»?

Спаситель старался не смотреть на часы. Консультация затянулась, он все больше выпадал из графика.

– Это перенаправление импульсов, влечений, часто сексуального характера, над которыми мы не всегда властны, на нечто более возвышенное.

– Например, ты не меняешь пол, а становишься писателем?

– Примерно так.

– И по-вашему, это правильное решение?

– У меня нет решений.

– Не уверен, что я еще приду.

– Дело твое – ты свободен. Но я оставлю для тебя то же самое время в будущую среду.

Назревала размолвка, которой никто из них не хотел.

– Спасибо, – сказал Эллиот и выскользнул в приотворенную дверь.

В эту среду Козловский тоже мучился из-за того, что ученики запутались в определении рода. Или он сам их запутал.

– Род заимствованных одушевленных существительных соотносится с биологическим полом существа, – втолковывал он. – Вот, например, слово «рефери» – какого рода? Ханна?

– Э-э-э-э… По идее, мужского. Но, может, и женского.

– Почему же?

– Теперь судьями на футбольных матчах иногда бывают женщины, я сама видела!

– Возможно. Но само слово остается мужского рода. Как слово «адвокат», хотя все мы знаем, как много адвокатов-женщин.