Село Степанчиково и его обитатели - Федор Достоевский

– Понимаю, – сказал я, поняв, наконец, все в совершенстве. –Но, скажите, в чем же я-то вам могу быть полезен?

– Ах, в очень многом, помилуйте! Иначе я бы и не просил. Яуже сказал вам, что имею в виду одно почтенное, но бедное семейство. Вы же мнеможете помочь и здесь, и там, и, наконец, как свидетель. Признаюсь, без вашейпомощи я буду как без рук.

– Еще вопрос: почему вы удостоили выбрать меня для вашейдоверенности, меня, которого вы еще не знаете, потому что я всего несколькочасов как приехал?

– Вопрос ваш, – отвечал Мизинчиков с самою любезною улыбкою,– вопрос ваш, признаюсь откровенно, доставляет мне много удовольствия, потомучто представляет мне случай высказать мое особое к вам уважение.

– О, много чести!

– Нет, видите ли, я вас давеча несколько изучал. Вы,положим, и пылки и… и… ну и молоды; но вот в чем я совершенно уверен: если ужвы дали мне слово, что никому не расскажете, то уж, наверно, его сдержите. Выне Обноскин – это первое. Во-вторых, вы честны и не воспользуетесь моей идеейдля себя, разумеется, кроме того случая, если захотите вступить со мной вдружелюбную сделку. В таком случае я, может быть, и согласен буду уступить ваммою идею, то есть Татьяну Ивановну, и готов ревностно помогать в похищении, нос условием: через месяц после свадьбы получить от вас пятьдесят тысячассигнациями, в чем, разумеется, вы мне заранее дали бы обеспечение в видезаемного письма, без процентов.

– Как? – вскричал я, – так вы ее уж и мне предлагаете?

– Натурально, я могу уступить, если надумаетесь, захотите.Я, конечно, теряю, но… идея принадлежит мне, а ведь за идеи берут же деньги.В-третьих, наконец, я потому вас пригласил, что не из кого и выбирать. А долгомедлить, взяв в соображение здешние обстоятельства, невозможно. К тому же скороуспенский пост, и венчать не станут. Надеюсь, вы теперь вполне меня понимаете?

– Совершенно, и еще раз обязуюсь сохранить вашу тайну вполной неприкосновенности; но товарищем вашим в этом деле я быть не могу, о чеми считаю долгом объявить вам немедленно.

– Почему же?

– Как почему ж? – вскричал я, давая наконец волюнакопившимся во мне чувствам. – Да неужели вы не понимаете, что такой поступокдаже неблагороден? Положим, вы рассчитываете совершенно верно, основываясь наслабоумии и на несчастной мании этой девицы; но ведь уж это одно и должно былобы удержать вас, как благородного человека! Сами же вы говорите, что она достойнауважения, несмотря на то что смешна. И вдруг вы пользуетесь ее несчастьем, чтобвытянуть от нее сто тысяч! Вы, конечно, не будете ее настоящим мужем,исполняющим свои обязанности: вы непременно ее покинете… Это так неблагородно,что, извините меня, я даже не понимаю, как вы решились просить меня в вашисотрудники!

– Фу ты, боже мой, какой романтизм! – вскричал Мизинчиков,глядя на меня с неподдельным удивлением. – Впрочем, тут даже и не романтизм, авы просто, кажется, не понимаете, в чем дело. Вы говорите, что этонеблагородно, а между тем все выгоды не на моей, а на ее стороне… Рассудитетолько!

– Конечно, если смотреть с вашей точки зрения, то, пожалуй,выйдет, что вы сделаете самое великодушное дело, женясь на Татьяне Ивановне, –отвечал я с саркастическою улыбкою.

– А то как же? именно так, именно самое великодушное дело! –вскричал Мизинчиков, разгорячаясь в свою очередь. – Рассудите только:во-первых, я жертвую собой и соглашаюсь быть ее мужем, – ведь это же стоитчего-нибудь? Во-вторых, несмотря на то что у ней есть верных тысяч стосеребром, несмотря на это, я беру только сто тысяч ассигнациями и уже дал себеслово не брать у ней ни копейки больше во всю мою жизнь, хотя бы и мог, – этоопять чего-нибудь стоит! Наконец, вникните: ну, может ли она прожить свою жизньспокойно? Чтоб ей спокойно прожить, нужно отобрать у ней деньги и посадить ее всумасшедший дом, потому что каждую минуту надо ожидать, что к ней подвернетсякакой-нибудь бездельник, прощелыга, спекулянт, с эспаньолкой и с усиками, с гитаройи с серенадами, вроде Обноскина, который сманит ее, женится на ней, оберет еедочиста и потом бросит где-нибудь на большой дороге. Вот здесь, например, ичестнейший дом, а ведь и держат ее только потому, что спекулируют на ееденежки. От этих шансов ее нужно избавить, спасти. Ну, а понимаете, как толькоона выйдет за меня – все эти шансы исчезли. Уж я обязуюсь в том, что никакоенесчастье до нее не коснется. Во-первых, я ее тотчас же помещаю в Москве, водно благородное, но бедное семейство – это не то, о котором я говорил: этодругое семейство; при ней будет постоянно находиться моя сестра; за ней будутсмотреть в оба глаза. Денег у ней останется тысяч двести пятьдесят, а может, итриста ассигнациями: на это можно, знаете, как прожить! Все удовольствия ейбудут доставлены, все развлечения, балы, маскарады, концерты. Она может дажемечтать об амурах; только, разумеется, я себя на этот счет обеспечу: мечтайсколько хочешь, а на деле ни-ни! Теперь, например, каждый может ее обидеть, атогда никто: она жена моя, она Мизинчикова, а я свое имя на поруганье неотдам-с! Это одно чего стоит? Натурально, я с нею не буду жить вместе. Она вМоскве, а я где-нибудь в Петербурге. В этом я сознаюсь, потому что с вами ведудело начистоту. Но что ж до этого, что мы будем жить врознь? Сообразите,приглядитесь к ее характеру: ну способна ли она быть женой и жить вместе смужем? Разве возможно с ней постоянство? Ведь это легкомысленнейшее создание всвете! Ей необходима беспрерывная перемена; она способна на другой же день забыть,что вчера вышла замуж и сделалась законной женой. Да я сделаю ее несчастноювконец, если буду жить вместе с ней и буду требовать от нее строгого исполненияобязанностей. Натурально, я буду к ней приезжать раз в год или чаще, и не заденьгами – уверяю вас. Я сказал, что более ста тысяч ассигнациями у ней невозьму, и не возьму! В денежном отношении я поступаю с ней в высшей степениблагородным образом. Приезжая дня на два, на три, я буду доставлять дажеудовольствие, а не скуку: я буду с ней хохотать, буду рассказывать ей анекдоты,повезу на бал, буду с ней амурничать, дарить сувенирчики, петь романсы, подарюсобачку, расстанусь с ней романически и буду вести с ней потом любовнуюпереписку. Да она в восторге будет от такого романического, влюбленного ивеселого мужа! По-моему, это рационально: так бы и всем мужьям поступать. Мужьятогда только и драгоценны женам, когда в отсутствии, и, следуя моей системе, язайму сердце Татьяны Ивановны сладчайшим образом на всю ее жизнь. Чего ж ейбольше желать? скажите! Да ведь это рай, а не жизнь!

Я слушал молча и с удивлением. Я понял, что оспариватьгосподина Мизинчикова невозможно. Он фанатически уверен был в правоте и даже ввеличии своего проекта и говорил о нем с восторгом изобретателя. Но оставалосьодно щекотливейшее обстоятельство, и разъяснить его было необходимо.

– Вспомнили ли вы, – сказал я, – что она уже почти невестадяди? Похитив ее, вы сделаете ему большую обиду; вы увезете ее почти наканунесвадьбы и, сверх того, у него же возьмете взаймы для совершения этого подвига!