Тарра. Граница бури. Летопись вторая - Вера Камша

Тогда Инта сошла с камня и хотела искать любимого, — в голосе Кризы послышалось с трудом скрываемое восхищение, — она не бояться страшные бессмертные, которые охраняли поле, чтоб туда никто не появляться, пока новые Хозяева залечивать раны и окружать это место горы.

Дальше было не так, как нам хотеться. Но мы не имеем правов забывать благородство, оно бывает и у врагов. Оскорбить память врага — позор для нашей чести. Инту увидела женщина из племя эльфов. Она была очень сильная, и у нее было много власти. Она была одна из королевов, но она пускала Инту на поле, потому что уважала любовь… Она так и сказала, и мы помним эти слова. Они как кусты на стенах обрыва, за которые спасается падающий. Эта королева спасать доброе имя всех своих потомков. Вот… Но Инта так и не знать ее имени. Инта находить любимого. Он был один из всех, кто еще не умирал. И он узнавать Инту и давать ей свой меч. А это был самый сильный меч против зла, который даривал ему отец Омм. И Инта взяла этот меч, а сын Омма тут же умирал, так как только меч и надость отдавать его в надежные руки делала ему жизнь после битвы.

Инта взяла меч, и он тут же менялся в ее руках, и она держать простой посох. И она пошла назад. И плакала. И из ее слез вырастали цветы белые, как побледневшее от беды небо.

Та эльфка выпускала Инту. Она была великая колдунья, но она или не увидела меч, или не хотела увидеть. Никто не знать, что была у нее за душа. А Инта пошла назад. Но что для крылатого лошада два часа полета, для ноги женщины… — Криза покачала головой, — это очень долго. Пока она шла, у нее рос живот. Так рос, что было видно, что она не может вернуться к дому, отец и жених будут ее убивать. Она ушла совсем в другое место. И тут гарга вышла оттуда, где вода мешана с землей и всех любопытных тянет вниз, где живут каменные говорящие твари, знаючие про все, но ничего не знаючие, что есть истина.

Гарга выползывала из своих землев и находила деревню гоблинов. И жрецу-старейшине она велела разыскивать Инту, так как в ней вся надежда Подзвездного. И они отыскивали женщину, и та жила с ними, и никто об этом не знал. Даже гоблины соседних деревнев, так как гарга велела молчать. У Инты родилась два одинаковых дитя. Но один было мальчик, а другой — нет. Они жили еще несколько летов среди гоблинов, но потом эльфы начали гнать нас в горы. А люди стали предатели и начали молиться новым богам. Тогда жрец-старейшина и Инта решили, что она с дочь уходить назад к люди, а ее сын орки уносят в горы и воспитываевают из него воина, который помнит.

Но все всегда не так, как думывают даже умные. Инта с дочка уходила, и никто с тогда не знает, что с ними было. А на гоблинов нападывали люди, которые тоже хотели начинать жить в те места. Жреца-старейшину убивали, а сына Инты находили и решали, что он пленник, так как понятно было, что он не гоблин, а что он сын Созидателя, никто не мог понимать. И его уносили, и тоже ничего не известно больше.

— А меч? — с трудом сдерживая волнение, спросил Рамиэрль.

— Не знаем, — призналась Криза. — Он был у хороший воин, который должен был учить сына Омма биться. Тот прорываться из боя и пропадывал. Никто его больше не находить.

— Я одного не понимаю, — после долгого молчания подал голос эльф. — Откуда ты все это узнала?

— Слезы Инты, так цветы зовут все. Это так, — ответила орка, — но только те, кто родился в семьях, как моя мать, знать вся правда… Это северные все напутывать, они хотеть забывать и Инта, и эльфка. Они хотеть только убивательный меч… Это кто давно за наших дедушки жили в том селе, где прятали Инта. Мы все помним, ничего не должно быть забытое. Но мы не знаем, где сейчас кровь Омма и меч, который остановит зло.

— А где зло, вы знаете? — Рамиэрль сам не знал, зачем он это спросил.

— Не знаем, но чувствуем, — орка передернула плечами, — оно просыпается, и времени почти нет. Мы не победим без Созидатели. Но мы можем умирать с честью.

— Нет, эмикэа,[13]— Рамиэрль шутливо дотронулся до носа своей собеседницы, — мы победим. Мы просто обречены на победу. А теперь — все. Спать!

1

Эстель Оскора

Там, откуда я пришла, сейчас уже зеленели листья и весело щебетали влюбленные птицы. Здесь же о весне напоминало только небо, бледно-синее и неимоверно глубокое, небо, в которое хотелось смотреть и смотреть. Зима проходила, снег стал рыхлым, зернистым и влажным и по вечерам отсвечивал густой синевой. Я не знаю, как бы я шла по этому снегу, если б не эльфийские сапоги, — бедняга Преданный проваливался по брюхо. Не научи меня Астени начаткам магии, я если б даже не сдохла, то одичала, а так, судя по отражению в походном зеркальце, я даже напоминала женщину, хотя меня это мало заботило, меня вообще ничего не заботило, кроме дороги. Я не представляла, далеко ли еще до Эланда. Просто шла вперед, причем все больше ночами: зеленоватый Тэриайкс, Око Рыси, указывал путь на север, а я знала, что, идя прямо на него, я рано или поздно доберусь до моря.

Или Преданный разделял мою уверенность, или ему было все равно, куда мы идем, но он ни разу не попытался увести меня с выбранной мной дороги. Днем мы спали: я — завернувшись в один эльфийский плащ и подложив под себя другой, Преданный — по-кошачьи свернувшись клубком у меня в ногах. Припасы, захваченные Астени, давно кончились, мы жили тем, что добывал Преданный. Дичи вокруг хватало, а охотником мой кот оказался отличным. Для него такая жизнь была естественной, а я… Я медленно, но верно становилась дикой тварью, разве что до поры до времени брезговавшей сырым мясом; во всем же остальном я не так уж и отличалась от лесной рыси. Я и раньше любила ночь, она добрее дня. Ночью огонь жарче, деревья выше, а чувства обостряются… Запахи, звуки, странная, начинающаяся с заходом солнца жизнь манила меня, когда я была еще малолеткой. Боги! Как давно это было… И где, где? Неужели в Тарске? Нет, не помню…

В Тарске жили страшные люди. Я знаю, что боялась их до безумия, но я забыла само ощущение того страха… Зато на память приходит то горько-сладкий вкус ягод, которые никогда не вызревали под здешним солнцем, то ощущение захватывающей меня радости, когда я бегу по залитому солнцем склону, а большие алые цветы раскачиваются на тоненьких стебельках, и высокая трава под теплым ветром перекатывается изумрудными волнами. Вот это помню, хотя мой мозг услужливо напоминает мне, что я ничего подобного не видела, не могла видеть, ведь наследница Тарски не бегала в одиночку в холмах. Но то, что помнил — или знал? — мой ум, напрочь позабыло сердце. И наоборот. Может быть, причиной была та самая чудовищная магия, превратившая меня в опасное для всего сущего создание?

Преданный довольно бесцеремонно толкнул меня лапой. Хорошо хоть когти спрятал. Мой кот не любил, когда я задумывалась, и был прав. Нужно не думать, а идти. И мы шли. Всю зиму. Иногда нам попадались занесенные снегом хутора и деревушки, иногда приходилось переходить дороги. Раз или два мы видели вдали огни больших сел или городов, но мы обходили их.