Убийца на экспорт. Охота за русской мафией - Эдуард Тополь

– Русский стиль, – сказал Питер. – Чтобы выглядело убедительно! Эти иранцы первый раз зашли к ним в магазин? Случайно?

– Нет, первый раз они были там вчера. Но вчера у этого Оскольного не было наличных денег купить их бриллианты, и он назначил им на сегодня, на четыре часа.

– Теперь ты понимаешь, почему ограбление было именно в 4.10? – спросил Гриненко своего друга.

«Итак, мы имели очень сложный и дорогой страховой случай, но это ладно! Но еще мы имели женщину, которая действительно ограблена и находилась в больнице, а у нас – никаких улик против преступников, – вспоминает Питер Гриненко. – Один из партнеров, Сэм Лисицкий, приготовил себе алиби тем, что еще в сентябре предупредил нас об этом set up, второй – Марат Оскольный – сказал на первом интервью, что у него были трения с Лисицким и что этот Лисицкий мог подослать грабителей, а третий, Яков Камский, вообще в Чикаго. И мы знаем, мы чувствуем, что все это lipa и что на самом деле этот магазин «Sorrento Jeweller’s» был открыт с единственной целью – накачать в него побольше ювелирных изделий, ограбить и получить со страховой компании 800 тысяч долларов. Но что мы сможем сделать? Пока хотя бы один из партнеров не расколется и не скажет: «Да, я нанял грабителей, вот их адреса», – мы бессильны. А с другой стороны – на нас с Биллом висит дело с этими аферистами, которые надули несчастного старика на 70 тысяч, мы уже не можем ему в глаза смотреть, у него жена от огорчения инфаркт получила. А с третьей стороны – эти страховые агенты, которые ночей не спят в страхе, что Родин и Давид Шмель вот-вот придут их убивать. Но если мы выйдем сейчас на Большое жюри за ордером на арест Родина и Давида – мы втягиваемся в суд, бумаги и всю эту бюрократию и теряем время. К тому же у меня все равно была надежда заставить этого Родина капитулировать. Рано или поздно. И тогда я позвонил Джефу Реслеру, адвокату Родина, и сказал ему, что его клиент влип на вымогательстве и чтобы ни Родин, ни Шмель даже не думали приближаться к моим свидетелям Злотнику и Пильчуку. А иначе я повешу на них нападение на государственных свидетелей. А этот Реслер меня знал – когда 12 лет работаешь полицейским детективом в Нью-Йорке, то знаешь многих адвокатов и многие адвокаты знают тебя. В начале семидесятых, когда я только начинал заниматься автопреступностью, Джеф Раслер был помощником районного прокурора, и мы с ним знакомы еще с тех пор! И я был уверен, что Джеф объяснит Родину, с кем он связался, – не только с Гриненко, но и с ФБР.

Короче говоря, мы отложили дело по вымогательству и сконцентрировались на этом set up. Потому что это уже было слишком! Это уже было всерьез. Мы уже чувствовали, что за всеми этими разными и мелкими инцидентами стоят люди, которые начинают выходить на крупные дела – открывают ювелирные магазины на Сорок седьмой улице, в Лонг-Айленде, в Чикаго. Тут намечалась какая-то цепь. Поэтому мы не бросились сразу на таких мелких преступников, как Пиня Громов или Натан Родин, мы хотели зацепить их всерьез, заставить сотрудничать и через них нащупать организацию.

Но как? Родин, а вслед за ним и Шмель, сотрудничать отказались. Алекс Лазарев лежал с поломанными ногами. А Сэм Лисицкий, эта крыса, свою игру сыграл, и его не вытащишь из норы ничем, он сидит в своем вонючем рыбном магазине и ждет, когда страховая компания отвалит им 800 тысяч долларов. Ведь как ты докажешь, что это именно тот set up, о котором он предупреждал? Это ограбление, да еще с кровью! И этот Лисицкий был так уверен в этом деле, что купил своему сыну спортивную машину – новенький красный «понтиак», 16 тысяч долларов! А второй их партнер, Яков Камский, вообще в Чикаго. А Марат Оскольный взял себе адвоката! Якобы для того, чтобы заставить страховую компанию платить за похищенные драгоценности, а на самом деле, чтобы оградить себя от полиции. Можешь себе представить – он сидит в этом «Сорренто», как большой shut, обзванивает своих поставщиков, чтобы получить побольше документов на похищенные ювелирные изделия и сорвать побольше со страховой компании, а когда к нему приходит детектив, который расследует это дело, он отказывается разговаривать! Только через адвоката! Так они научились пользоваться нашей системой! А когда мы звоним его адвокату, который тоже такой большой shut с офисом на Парк-авеню, так этот адвокат говорит, что мы своими интервью травмируем жертву преступления и заставляем страховую компанию сомневаться в кэйсе.

Ты понимаешь? Этот Оскольный нанял грабителей, грабители вынесли из его лавки товара почти на миллион долларов, и еще почти миллион он хочет сорвать со страховой компании, и при этом он берет адвоката, чтобы не проболтаться на допросах, а адвокат говорит нам, что его клиент – жертва преступления и что мы травмируем его своими вопросами! И – имеет право, такая у нас система, это не Советский Союз! Я – нью-йоркский детектив, и если ты не хочешь со мной разговаривать, ты можешь не разговаривать.

Короче говоря, у нас – тупик, dead end. Иранцы никаких примет преступников не дают, потому что те были в масках, и единственное помнят, что у грабителей был акцент – итальянский, испанский, русский, китайский? – они не знают, они иранцы.

Ладно, мы сели на телефон и нашли в Чикаго этого их партнера, Якова Камского. И Ларкин, детектив, который ведет это дело в полиции, говорит ему сесть в самолет и прилететь в Нью-Йорк на интервью. За наш счет. Конечно, заставить мы его не можем, но у него тут мать в Квинсе живет, и у него железное алиби, и он думает: почему не слетать к маме за чужой счет?

Короче, на следующий день, к вечеру, мы уже встречаем этого Камского в аэропорту Ла-Гуардиа. Он оказался респектабельным 50-летним мужчиной в хорошем костюме-тройке и в белой рубашке с галстуком. Выглядит как крепкий бизнесмен. И мы сразу везем его в 18-й участок и допрашиваем пять часов подряд. Без перерыва. Питер Ларкин, его партнер Хью Фланаген и Билл Мошелло – по-английски, а я – по-русски и по-английски. Но этот Камский был fucking good и держался отлично. Он ничего не знает, он ни в чем не замешан, он в это «Sorrento» денег не вкладывал, и ему плевать, что этот магазин ограбили. Да, полгода назад он начинал там работать с Оскольным, а потом решил работать сам на себя и уехал в Чикаго и открыл там свой магазин. Поставщики его знают, у него хороший кредитный record еще по магазину «Sorrento Jeweller’s», и он себе более или менее зарабатывает на жизнь. Да, в СССР он сидел в тюрьме, но не по уголовному делу, а просто он был строительным инженером, а там на стройках используют заключенных, и у него был конфликт с каким-то пьяным заключенным, и тот полез в драку, и этот Камский его прибил. Так это было или не так – как мы можем проверить? А про тюрьму он специально сам сказал, потому что знал: кто-нибудь из его «друзей» нам рано или поздно все равно скажет. Но во всем остальном он чист и ни в чем не замешан. Я ему говорю: «У нас есть сведения, что это ограбление подстроено, чтобы сорвать деньги со страховой компании». А он говорит: «Я ничего не знаю, я уже три месяца живу в Чикаго». Я говорю: «А ты согласен пройти проверку на детекторе лжи?» Он говорит: «Нет проблем, пожалуйста!»

И тогда мы прямо из 18-го участка едем в Полицейскую академию на углу Двадцатой улицы и Второй авеню. А уже двенадцать ночи.

Но мы договариваемся с дежурным экспертом по детектору лжи – там как раз дежурил отличный черный детектив, очень опытный, очень точный и всегда так спокойно и мягко разговаривает, – и вот этот детектив сажает нашего Камского в кресло, в комнату, где все эти провода и приборы, и начинает его расслаблять и спрашивать, когда он сегодня проснулся, и что делал днем, и принимает ли он какие-нибудь лекарства. А потом выходит к нам и говорит, что не может проводить тест. Во-первых, потому, что этот русский очень устал, а человек перед таким тестом должен быть в совершенно спокойном и нормальном состоянии. И во-вторых, этот Камский, оказывается, принимает лекарства от сердца. А если человек на лекарствах, то все, тест на детекторе лжи проходить нельзя, потому что у него уже и давление крови не то, и пульс, и так далее.