Один в поле - Андрей Ерпылев

Роя бесцеремонно вздернули под мышки с нар. Он безвольно обвис в чьих-то руках, плавая между сном и явью.

— Стой! — окликнул Копченый, и Роя тут же развернули лицом к сидящим на нарах. — Ты там, говорят, что-то брехал насчет воскресшего горца, которого расстреливал?

— Собака брешет, — икнул парень, пытаясь сфокусировать глаза на двоящейся темной физиономии. — Этот… голован… А я чистую правду говорил. Шесть пуль в него всадил капитан Фогуту… В грудь, в живот, в спину…

— А в голову? — живо поинтересовался авторитет.

— В голову не попал… Промахнулся он.

Уголовники снова переглянулись.

— А сейчас, доведись тебе стрелять в него, автомат бы не бросил?

— Не бросил бы. — Бывший солдат почему-то был уверен, что попади ему снова в руки этот горец — он садил бы в него пуля за пулей, пока затвор не клацнет вхолостую. — Только как его убить? Он же бес-смерт-ны-ы-ый.

— Все мы смертные, — буркнул каптер. — И горцы — тоже.

— Ладно, Капрал, — махнул рукой Копченый. — Спать иди. Завтра будет долгий день…

Едва переставляющего ноги Роя увели, и последнее, что он услышал в полусне, были слова каптера:

— Похоже, не врет парнишка…

* * *

Тащиться куда-то поутру не было никакой возможности. Такого похмелья Рой не испытывал еще ни разу в жизни. Теперь уже не он над товарищами, а они подшучивали над едва плетущимся, согнувшись в три погибели, под огромным рюкзаком Капралом: то ли в тяжком состоянии после вчерашнего было дело, то ли ради шутки вещмешок нагрузили сверх меры, но груз сгибал беднягу чуть ли не до земли.

— А вот не надо было жрать вчера без меры эту отраву, — злорадствовал Ботало, оседлавший еще одного конька из тройки своих любимых: женщины, еда и выпивка. — Чифир, он штука такая — без привычки очень даже легко ласты склеить. Особенно такой, как у Копченого. Он, бают, на траве какой-то его заваривает, что в джунглях растет. От обычного только сердце заходится, а от этой хреновины и глюки всякие бывают, и все такое.

Рой вспомнил кошмары, мучавшие его всю ночь, и передернулся, в сотый раз поклявшись стать убежденным трезвенником.

— Он сам, бывало, как выпьет лишку своей бурды, — разливался пустобрех, оказавшийся в родной стихии, — так будто истукан и застынет. Глаза в точку, и сидит часами. Первый раз решили, что все — помер Копченый. Ан, нет — очухался, да так могильщикам своим вставил — мало не показалось.

— Заткнулся бы ты, трепло, — с досадой сказал Горбатый, сегодня бывший мрачнее обычного. — На, Капрал, подлечись, — он протянул страдальцу бутылку из-под чего-то лекарственного, заткнутую бумажной пробкой.

Рой, по принципу «обжегшись на молоке — дуешь на воду», сначала подозрительно понюхал воняющую чем-то кислым мутную жидкость.

— Не боись, не отравишься, — подбодрил его бывший инженер. — Воздуха, конечно, не озонирует — факт, но вредного в ней ничего нет. Вчерашний чифир гораздо опаснее для здоровья.

— Что это? — Вид и, главное, запах пойла не внушали Гаалу доверия.

— Да кислушка, — махнул рукой Горбатый. — Брага из фруктов местных. Умельцы из второго барака ставят. Только всех компонентов не проси — не выдам. Но что поможет — факт.

Капрал осторожно пригубил напиток, на вкус оказавшийся очень даже ничего — сладковатый, с кислинкой, приятно пощипывающий язык, словно содовая вода. И довольно крепкий — по пищеводу прокатилась горячая волна, поднявшаяся затем в голову и смывшая куда-то «шлаки» вчерашнего перебора.

— Все, хватит, — отобрал инженер бутылку и спрятал за пазуху. — А то переборщишь — снова развезет.

— Дай глотнуть, — облизнул губы Ботало, протягивая руку.

— Перебьешься, — далее не глянул в его сторону Горбатый.

— Жмот ты, Горбач, — ничуть не обиделся вор. — Помирать будешь, а за грош удавишься…

Не слушая привычную перебранку напарников, Рой шагал вперед, радуясь избавлению от мучений.

Только сейчас он понял, что не узнает местности, — раньше окружающее как-то проходило мимо, не задерживаясь в страдающем мозгу.

— Мы что, на новую делянку идем? — спросил он спорщиков.

— Увидишь, — загадочно ответил старший тройки. — Скоро придем.

И действительно, минут через сорок они вышли к укромной полянке, посреди которой теплился костерок, а вокруг в живописных позах развалилось человек пятнадцать. Бывший солдат тут же вычленил знакомые лица: Копченый, каптер, еще пара авторитетов, смутно знакомых по вчерашнему вечеру, при одной мысли о котором желудок начинал подкатывать к горлу. И еще два лица, увидеть которые здесь он никак не ожидал: давешний попутчик по «купе» передвижной тюрьмы — интендант-растратчик, о котором он уже начинал забывать и…

— Кривой? — удивился он.

— Что, — осклабился уголовник, — не ожидал увидеть?

— Заткнись, — лениво бросил через костер Конченый, прихлебывая что-то из кружки — наверняка свой термоядерный чифир. — А вякать будешь, когда вызовут… Ну что, все, вроде, собрались. — Он аккуратно обтер кружку пучком травы и спрятал в стоящий рядом мешок. Только теперь Рой обратил внимание, что туго набитые вещмешки были у всех без исключения, как и винтовки, причем не то старье, с которым ходили на расчистку, а вполне новое оружие, и даже несколько автоматов. — Ну-ка…

Словно в ответ на его слова где-то далеко бухнул взрыв, потом еще один, тут же, будто лопающаяся ткань, затрещали автоматные очереди, чуть медленнее и басовитее — пулеметные. Снова взрыв.

— Пора, — поднялся Копченый на ноги. — След в след — тут мины кругом!

Вытянувшись длинной цепочкой, каторжники — теперь уже бывшие каторжники — втянулись в лес, сомкнувшийся за ними, как болотная трясина смыкается за канувшим в нее камнем…

Тусклые лучи фонариков едва-едва рассеивают липкую темноту вокруг, порой в круге света оказывается сверкающая каплями воды стена с шустро разбегающимися в панике белесыми подземными букашками, порой — спина впереди идущего, порой — бездонный провал хода. Но чаще всего — залитый стоячей водой пол, усыпанный обвалившимся со свода за десятки лет мусором. С потолка свисают длинные, похожие на мокрое мочало плети корней, и их, оказывается, нужно сторониться. Один из беглецов неосторожно влетел лицом в одну такую «мочалку» и теперь с жалобными стонами бредет в хвосте отряда — единственное, чем ему смогли помочь, это замотать багровое, вздувшееся, словно ошпаренное крутым кипятком, неузнаваемое лицо тоненьким слоем бинта.

Но это не единственная опасность, подстерегающая в темных катакомбах. За час, проведенный под землей, отряд уже лишился двух человек.

Одному на шею свалилось нечто, напоминающее змею, и не успел каторжник рта раскрыть, как мускулистые кольца сжали шею стальными тисками… Он был еще жив, когда рассеченную тесаком Каптера тварь, покрытую шевелящимися, похожими на конскую гриву отростками, удалось отодрать от кожи. Несчастный с испещренным кровоточащими язвами лицом жалобно смотрел на товарищей, но уже не мог говорить… Один из старожилов лагеря, которого так и звали — Старик, — скупо поведал о «гривастых питонах», раньше встречавшихся за Голубой Змеей повсюду, но потом как-то повыведшихся. Этот мутант не только душил жертву — все его тело было покрыто присосками, выделяющими что-то вроде желудочного сока, одновременно парализующего жертву и переваривающего ее заживо. Помочь могло только своевременное вмешательство врача, а его среди беглецов, увы, не было… Отряд ушел вперед, и чуть позже его нагнал один из каторжников, раньше ходивший с жертвой мутанта в одной тройке, а теперь вызвавшийся облегчить страдания бедняги. Никто не спрашивал мрачного уголовника, что произошло там, позади, только груз из вещмешка распределили поровну между остальными.