Между психотерапевтом и клиентом. Новые взаимоотношения - Майкл Кан

от того, насколько им восхищаются и принимают другие. Психологи-экзистенциалисты считают тем не менее, что при определенных обстоятельствах сопереживающее принятие терапевта может стать предпосылкой к формированию у клиента чувства само-принятия (self-acceptance)[93].

Это соответствует позиции Когута в том, что сочувствовать потребности клиента в зеркализации лучше, чем начинать зеркализировать его и говорить, что он «всех прекрасней и милее». Фактически Когут обеспечил средства, с помощью которых терапевт может помочь клиенту достичь этой цели экзистенциалистов. Для того чтобы я смело принял ответственность за себя и контроль над своим образом самости (а также за свою судьбу), мне, возможно, необходимо знать, что кто-то по-настоящему понимает глубину моей зависимости и боль лишений раннего детства, породивших ее.

Здесь я хочу тотчас же признаться, что занимаю спорную позицию. Опытные терапевты, включая, конечно, и многих учеников Когута, считают, что иногда важно рассказать клиентам о том, как вы заботитесь о них. Такие терапевты тщательно выбирают время для этого и высказываются только тогда, когда знают, что вызовут значимые реакции. Их позиция носит всецело защитный характер; очень немногие правила действуют постоянно.

Отрицательные чувства

Что вы делаете со своими чувствами гнева, скуки или отдаленности? Разделяете ли вы их со своими клиентами? Роджерс и его последователи занимают в этом вопросе четкую и убедительную позицию:

1. Не разделять каждое мимолетное раздражение.

2. Обдумывать разделение негативного чувства только в том случае, если оно является внезапным или постоянным, или препятствует возможности быть максимально полно представленным перед клиентом.

3. Прежде, чем высказать его, задайте себе вопрос: «Для кого я это делаю? Хочу ли сделать это, чтобы отвести душу, чтобы отомстить, чтобы обидеть клиента? Или хочу сделать это, чтобы показать, насколько я достоверен?» Если ответ хотя бы на один из этих вопросов будет утвердительный, тогда оставьте свое чувство при себе или приберегите его для своего супервизора.

Если, как вам кажется, вы собираетесь высказать действительно полезное для клиента и процесса лечения, высказывайте это так, чтобы при этом показать ваше основное отношение к клиенту. Говорите в манере, снижающей возможность со стороны клиента расценить это как критику. Решение говорить означает принятие на себя ответственности за сказанное. Роджерс никогда бы не выразился: «Я вижу, вам сегодня скучно». Он мог бы сказать: «Грустно отметить, что мне не очень интересно на нашей сегодняшней сессии, и неловко говорить вам это. Мне кажется, скука появилась от того, что я не чувствую реальной связи с вами. Нет ли у вас каких-нибудь мыслей насчет происходящего между нами сегодня? Что, по-вашему, заставляет меня испытывать подобные чувства?»[94]

Недостаток эмпатии

Что делать терапевтам, когда они испытывают чувство вины за недостаток эмпатии к клиентам? Нужно ли признавать это? Должны ли они говорить о том, что чувствуют по этому поводу?

Когут говорил, что определенный недостаток эмпатии обладает значительной ценностью для клиентов; он создает условия для преобразующей интернализации. Начать с того, что мы должны — независимо от того, испытываем ли мы чувство вины или нет, — сочувствовать переживаниям клиента, которые могут возникнуть у него из-за нашей несправедливости или непонимания. А если это так, то последовать совету Гилла и подтвердить правоту и уместность интерпретаций клиента. «Думаю, вы правы. Когда вы пришли, я был с вами не столь дружелюбен, как обычно… И, конечно, вы могли предположить, будто не нравитесь мне сегодня. Согласен, что это можно было истолковать так». Остается спорным вопрос: разбирать или нет чувство недостаточного дружелюбия к клиенту? Позиция Гилла ясна: терапевт никогда не должен отрицать свои чувства. Зная — любой, включая терапевта, имеет бессознательное, — терапевт допускает, что он не осознает подобных чувств (если, конечно, уже не осознал их).

А что, если и правда то, что клиент нравится терапевту сегодня меньше? Позиция Гилла (отчасти предполагаемая) состоит в том, что по причинам, приведенным в 4-й главе, делиться подобными чувствами не стоит. Что же делать в таком случае? Если мне не нравится мой клиент и меня уличили в этом задолго до того, как я решил высказать свое чувство, честно ли избегать работы со своей антипатией? Я думаю, нет. В таком случае надо поделиться переживаемым чувством со всей осторожностью и мягкостью, которым учил нас Роджерс.

Далее, что делать, если я понял, что совершил ошибку, результатом которой стал недостаток эмпатии, допустим, прервал или покритиковал клиента, или перестал следить за ходом его мысли? Должен ли я признать свою ошибку? Наиболее ценным наставником в данном вопросе является Когут. Несмотря на то что он не дает определенного ответа на этот вопрос, его предположения ясны: мы должны во что бы то ни стало максимально помочь клиенту извлечь пользу из наших ошибок с целью получения наилучшей возможности для преобразующей интернализации. Нет сомнений, что полезно признавать ошибки (не занимаясь самобичеванием). Из всех рассмотренных нами способов самораскрытия этот предоставляет самый короткий путь к демистифицированию терапевта, помогая клиенту искать поддержки в самом себе. И если незащищенность является одной из главных целей, за которую мы, терапевты, боремся, то это неплохой способ для применения ее на практике.

Столороу, Брандшафт и Этвуд — ученики Гилла и Когута — внесли ценное предостережение в рассуждения на эту тему. Первоначальные травмы клиентов, напомнили они, возникли от того, что те, кто когда-то заботился о них, оказались неспособными сопереживать их реальности, сочувствовать ей. Поэтому они предупреждают нас об осторожности (независимо от того, какой выбор мы делаем) в выборе позиции, дающей терапевту исключительное право решать, является ли психическая реальность клиента именно реальностью.

Предполагается, что опыт терапевтических отношений у пациента всегда формируется предоставленной от аналитика информацией и значащими структурами (structures of meaning), в которых данная информация усваивается пациентом… С этой точки зрения, реальность восприятия пациентом аналитика нельзя ни оспорить, ни подтвердить. Вместо этого восприятие выступает в качестве отправной точки для исследования значений и организационных принципов, структурирующих психическую реальность пациента[95].

Заключительные замечания

Когда все сказано и сделано, в нашей работе не остается ничего более важного, чем наше собственное участие в терапевтической сессии, — насколько глубоко мы сами соучаствуем в терапевтическом процессе. Порой выражение того или иного чувства или отношения в словах не так важно, как наше непосредственное физическое присутствие в самом глубоком и обыденном смысле этого слова. Понимание этого еще не развязывает узлов всех проблем клиентов, но делает задачу менее неразрешимой.

Я работаю со студентами, которые получают свой первый терапевтический опыт. Удовлетворение от этой