Логово - Дин Кунц

Весь вид сестры Иммакулаты свидетельствовал о том, что ее рука не дрогнет, но все обошлось невнятной угрозой о недельном запрете на просмотр телевизионных программ.

Хатч, при первой встрече посчитавший, что страшнее этой монахини могут быть разве что птеродактили, теперь остался совершенно безучастным к ее нахохленному виду, бессильную свирепость которого просто отметил боковым зрением. Взгляд его был неотрывно прикован к девчушке.

Та же продолжала беспечно гнуть свое:

– Помимо привычки дурно выражаться, вы должны также знать, что я совершенно не умею нормально ходить и ковыляю как какой-нибудь там Длинный Джон Сильвер – кстати, классная книга – и все, что у вас есть ценного в доме, точно перебью. Не со зла, конечно. Ведь для меня это всегда скачки с препятствиями. Хватит ли у вас терпения выдержать все это? Я не хочу, чтобы меня каждый раз избивали до полусмерти, а потом запирали в чулане только потому, что мне трудно иногда уследить за собой. С ногой дело обстоит не так уж плохо, и если я постоянно буду ее тренировать, то она может и выправиться, но, если по-честному, она здорово ослабла в последнее время, и я ее ни фига не чувствую.

Она сжала свою скрюченную руку и с такой силой хлопнула себя по правой ляжке, что напугала Гуджилио, протягивавшего в этот момент стакан с имбирным элем молодому священнику, который, словно в гипнотическом сне, неотрывно глазел на девочку. Та же, словно одного раза было недостаточно, еще раз сильно ударила себя. Хатч невольно вздрогнул, а она продолжала:

– Видите? Просто груда безжизненного мяса. Кстати, о мясе, я страшно привередливый едок. Ненавижу есть мертвечину. Это не значит, что я заживо ем животных. Просто я вегетарианка, и от этого вам тоже будет со мной не сладко, если вы, допустим, все же решитесь взять меня к себе, поняв, что я не игрушка, которую можно тискать и одевать в красивые платьица. Мое единственное достоинство состоит в том, что я на диво смышленая, просто гений в юбке. Но некоторые и это считают моим недостатком. Я умна не по летам и часто веду себя не как ребенок…

– Но в данном случае ты именно так и ведешь себя, – сказала сестра Иммакулата, и было заметно, что ей самой понравилась собственная находчивость.

Но Регина не обратила на это ни малейшего внимания.

– …а вам ведь нужна малютка, любимая, глупая пустышка, которой вы сможете открыть мир и с гордостью смотреть, как она, познавая его, будет расцветать, тогда как я уже давным-давно созрела сама собой. Интеллектуально, я имею в виду. У меня до сих пор еще ни разу не было плохих отметок. Еще я до чертиков ненавижу телевизор, значит, не смогу в тесном семейном кругу коротать время у экрана. Да, чуть не забыла, я совершенно не выношу кошек. И еще: у меня всегда имеется свое, особое мнение о разных вещах, отчего некоторые люди просто выходят из себя, считая это наглостью по отношению к взрослым со стороны десятилетней малявки.

Она немного помолчала, чуть отпила свою пепси и улыбнулась.

– Нут вот, теперь вроде бы все.

– Такой она никогда не была, – пробормотал себе под нос отец Жиминез, убеждая в этом то ли Бога, то ли самого себя, но явно не Хатча и Линдзи. Затем залпом, словно водку, выпил свое "Перье".

Хатч обернулся к Линдзи. Глаза ее были подернуты пеленой. И так как она ничего не ответила на его немой вопрос, он опять повернулся к девочке.

– Думаю, будет правильно, если теперь я расскажу тебе немного о нас.

Отставив в сторону стакан с напитком и вставая со своего места, сестра Иммакулата произнесла:

– Право, мистер Харрисон, имеет ли смысл утруждать себя…

Жестом вежливо попросив монахиню не уходить, Хатч сказал:

– Нет, нет. Все в порядке. Просто Регина немного нервничает…

– Нисколечко, – возразила Регина.

– Да, естественно, нервничаешь.

– Нет, совершенно не нервничаю.

– Все же есть немного, – примирительно сказал Хатч, – как, впрочем, и мы с Линдзи. Но в этом нет ничего плохого. – Он обезоруживающе улыбнулся Регине. – Ну, так вот… Почти всю свою сознательную жизнь я занимаюсь антикварным делом, так как обожаю прочные, добротные вещи, наделенные каждая своим, сугубо индивидуальным характером; я владелец антикварного магазина, и у меня работают двое служащих. Таким образом я зарабатываю себе на жизнь. Телевизор я тоже не особенно люблю и…

– Что это за имя такое, Хатч? – перебила его девочка. И хихикнула, подразумевая, что такое смешное имя может принадлежать скорее говорящему карасю, чем человеку.

– Мое полное имя – Хатчфорд.

– Все равно смешно.

– Это уже не моя вина, а моей матери, – сказал Хатч. – Она всегда надеялась, что мой отец разбогатеет и мы станем сливками общества, а имя Хатчфорд Бенджамин Харрисон звучит как нельзя более аристократично. Единственное, что, по ее мнению, могло бы быть звучнее, – это Хатчфорд Бенджамин Рокфеллер.

– Ну и он добился своего? – спросила Регина.

– Кто "он" и чего "добился"?

– Вашему отцу удалось разбогатеть?

Хатч подмигнул Линдзи и сказал:

– Вот тебе на! Значит, все дело в финансах?

– Если вы богачи, – сказала девочка, – то стоит подумать.

Сестра Иммакулата застонала сквозь крепко стиснутые зубы, а Монахиня без Имени откинулась на спинку стула и с выражением покорности судьбе закрыла глаза. Отец Жиминез встал со своего места и, не спрашивая разрешения у Гуджилио, пошел к бару, чтобы налить себе чего-нибудь покрепче "Перье", пепси или имбирного эля. Но так как ни Хатч, ни Линдзи не выразили особой тревоги по поводу вызывающего поведения их подопечной, никто из них не считал себя вправе положить конец этой встрече или, по крайней мере, попытаться урезонить девочку.

– Боюсь, что мы не очень богаты, – ответил ей Хатч. – Хотя и не бедны. И особой нужды ни в чем не испытываем. Но на "роллс-ройсах" не разъезжаем и не надеваем смокинги, когда едим черную икру.

По лицу девчушки скользнула невольная улыбка, но она быстро погасила ее.

– А вы? – взглянув на Линдзи, спросила Регина.

Та, смешавшись, несколько раз моргнула, затем, откашлявшись, сказала:

– Я – живописец. Художник.

– Как Пикассо?

– Не совсем в его стиле, но, верно, как и он, художник.

– Я однажды видела картину, на которой были нарисованы собаки, играющие в покер. Это вы нарисовали?

– Боюсь, что не я, – оказала Линдзи.

– Ну и отлично. Глупая картина. А еще я видела быка и тореадора, которые были нарисованы на бархате, и краски были такие яркие-преяркие. Вы рисуете яркими красками по бархату?

– Нет, – ответила Линдзи. – Но если тебе это нравится, я могу для твоей комнаты нарисовать на бархате любую картину.

Регина недовольно поморщилась.