Отражение не меня. Сердце Оххарона - Марина Суржевская

«Можешь считать это моей наградой, Лея…»

Воспоминание вновь обожгло его так, что стало нечем дышать. Хрустальный зал, в котором было слишком много серебряного, алого и черного, поплыл, словно был лишь бледным воспоминанием, а то, что являлось настоящим, стояло перед внутренним взором паладина. Темные распущенные волосы шелком по его пальцам. Нежная кожа теплого золотистого цвета… Пухлые губы сладки, словно сок ягоды красницы… Лея, такая живая и настоящая в его руках, такая искренняя в своей неопытности и чувствах… Такая… его. Вся. До самого донышка. Без доли фальши или лицемерия. Ее разноцветные глаза сияли ярче, чем все драгоценности этого зала…

Шариссар безотчетно сжал кулаки. Что с ним творится? Многоликий Мрак! Он ведет себя словно… словно влюбился в эту девчонку!

Осознание ударило так больно, что паладин едва не прикусил изнутри собственную щеку. Ну, нет! Нет! Он не допустит этого. Ни за что!

* * *

Праздник был в разгаре, музыканты уже раздули огромные мехи своих инструментов, гибкие обнаженные танцовщицы, усыпанные мерцающими камнями, извивались на круглых постаментах.

Когда музыка смолкла и стражи ввели нескольких ящеров, Шариссар поморщился. Он не жаловал такие развлечения: как ни странно, но паладин уважал своих врагов. Темный Двор зашептался, предвкушая новое зрелище. Четырех ящеров будут бить, пока они не обернутся, являя свой истинный облик и чешуйчатое крылатое тело. Правда, взлететь им никто не позволит, и ящеры лишь в бессильной ярости станут биться об оградительный купол, ломая крылья в бесплодной попытке спастись.

Одного из ящеров Шариссар узнал, это был мужчина с резкими чертами коричневого лица и высоким белым хвостом. Даже в человеческой ипостаси его тело почти полностью покрывала чешуя, что говорило о преклонном возрасте ящера. Паладин знал, кто это. Один из военачальников, грозный Разан Тхи. Шариссар сам взял его в плен, но не желал наблюдать унижение воина для развлечения Двора. Остальных паладин не помнил, их черепа были лысыми, а тела тонкими, без признаков пола. Значит, совсем юнцы. Или девицы. До определенного возраста ящеры бесполые.

Шариссар отвернулся, и его вновь обожгло воспоминание. Давнее. Но слишком живое в его памяти. Узкое нутро каменной клетки и горящий хлыст, раз за разом опускающийся на спину Шариссара. Удар — и он зверь, рвущийся из железных оков, что держали его. Удар — и он человек, падающий на колени от боли… Удар — и снова зверь… Раз за разом. Бесконечная череда ударов и смен его ипостаси.

Еще удар… И остается лишь хищник, желающий крови и смерти, человек навсегда исчезает в глубинах его сущности. Только зверь… потому что он сильнее, жестче, быстрее и безжалостнее. У зверя есть шанс выжить. И поэтому остается лишь он. Тогда Шариссар сделал это осознанно, зная, что по-другому ему не выстоять, не победить и не найти выход из каменной ловушки рабства…

Паладин повернул голову к улыбающейся Лиарии.

— Не будет ли наглостью попросить у вас еще один дар, Ваше Величество?

Глаза королевы зажглись красным огнем.

— Я готова… одарить тебя, мой паладин.

— Мне нужны эти ящеры.

Лиария моргнула, а потом скривилась.

— Ты просишь жизнь светлого магистра, теперь жизнь наших крылатых врагов. Я не узнаю своего паладина, Шариссар. Ты известен своей жестокостью и холодным разумом, но еще немного, и я подумаю, что в тебе появилась… жалость?

— Вы знаете, что это невозможно, Ваше Величество. — Паладин склонил голову. — К тому же ящеры нужны мне для опытов, я хочу испытать новую сеть. Но вы можете отказать мне, если сочтете мою просьбу… неуместной.

— Тебе трудно отказать, мой паладин, — рассмеялась королева и махнула рукой.

Ящеры уже получили несколько ударов горящим хлыстом, и один из них дрожал, пытаясь изменить форму. Разан Тхи прошипел что-то, и юный ящер затих, не двигаясь.

— Уведите их, — велела Лиария. — Мне наскучило представление! Музыку!

По залу прокатился легкий недовольный ропот, но, конечно, никто не посмел возразить вслух. Шариссар же вновь помрачнел. Он хотел уйти. Потому что все его мысли были о том, появится ли Лея сегодня. Метка под черной одеждой пульсировала и жгла, словно это на его спину вновь опускался раскаленный хлыст.

Паладин поклонился и ушел, провожаемый взглядами. Он понимал, что поступает невежливо и даже вопиюще, но больше не мог оставаться в этом зале. Шариссар прошел длинным коридором и толкнул дверь, скрытую за гобеленом. В его покоях было тихо и темно, лишь Звезда Мрака освещала роскошное убранство покоев.

Он постоял у окна, бездумно рассматривая огни оххаронской ночи. Отсюда, из королевского дворца, был виден город — россыпь окон, освещенных желтым и розовым светом, острые крыши домов, словно ежи, ощетинившиеся пиками, — защита от атаки ящеров. Стены из красного камня, им же мостили улицы, отчего город казался залитым кровью. Правда, раньше Шариссар никогда об этом не задумывался. Его родной город был не похож на Хандраш. В нем было больше темных и красных цветов, и когда-то паладин любил это сочетание. Ему нравился его мир. Раньше.

А сейчас?

Зачем он потребовал у Лиарии ящеров? Почему он стал столь часто вспоминать прошлое и задумываться о настоящем? Раньше ему хватало того, что у него было. Война. Смерть. Победа Оххарона. Раньше это имело смысл и значение, так что изменилось?

Он, он сам изменился. И он знал, когда это произошло…

Створка открылась почти беззвучно. Почти, потому что звериный слух паладина поведал ему о гостье. А нюх распознал запах.

— Вам наскучили танцы, риара Валантта? — негромко спросил он, не поворачиваясь.

— Я весьма люблю танцы, дарей-ран, — с насмешкой протянула девушка. — Но предпочитаю более… откровенные. А вы, паладин?

Шариссар усмехнулся. Хотел ли он отвечать на ее более чем прозрачный намек? Нет. Не хотел. Он желал остаться один, и это злило паладина настолько, что он резко повернулся, в два шага преодолел расстояние до двери и впечатал риару в стену.

— Я предпочитаю грубые танцы, Валантта, — сказал он, одним движением поднимая подол алого платья.

— Как скажешь, Шариссар… Какие… захочешь, — хрипло выдохнула она и издала тихий стон, когда паладин сжал ее тело действительно грубо, почти до боли. Валантта застонала, откинула голову, вцепившись в черный камзол паладина. — Еще… Прошу… еще!

Шариссар впился в ее губы, покрытые черной краской, с силой втянул запах орхидей, пытаясь настроиться на извивающуюся девушку в его руках. Красивую, страстную, мокрую от желания принадлежать ему! Он трогал нежную кожу, целовал губы и понимал, что… не хочет. Не желает быть с ней, а метка избрания пульсирует, прожигая до костей, разливая по телу жидкий и яростный огонь сопротивления. Его зверь не желал удовлетвориться этой заменой, он чувствовал подделку и рычал внутри. Но паладин лишь загнал его глубже, не позволяя взять над собой верх.